Суббота, 19-го ноября. Утром, кроме чтения газет, больше нечего делать. Шеф, вероятно, занимается баварским делом. Брай и Луц опять у него с часу времени. Вечером, когда министр ужинал у короля, с нами ужинали графы Мальтцан и Лендорф и какой-то господин Завидский. Последний из зеленых гусаров; у него белая повязка с красным крестом, иоаннит [12] , Железный крест на белой ленте, полное красное лицо, усы. Из разговоров записывать нечего. Предлагают держать пари, что завтра будет сделана большая вылазка. Кто-то еще слышал, будто версальцы хотят нам сегодня устроить Варфоломеевскую ночь. Никто, по-видимому, не приходит от этого в ужас.

Воскресенье, 20-го ноября. Утром оркестр тюрингенского полка играл шефу серенаду. Он выслал им пива, потом сам подошел к дверям, взял стакан и сказал: «За здоровье! Выпьемте за скорое возвращение к нашим матерям!»

Затем дирижер спросил его, скоро ли это случится. Министр ответил: «Д…а, Рождество мы не будем праздновать дома; может быть, резервы будут дома, мы же останемся еще у французов, так как от них нам придется получить много денег. Мы получим их скоро», – заметил он, улыбаясь.

После обеда я совершил прогулку в Вилль-д’Аврэ, в Севр. Между обеими местностями, наверху возвышенности у железнодорожного моста, открывается чрезвычайно красивый вид на Париж, который расстилался теперь передо мною, освещенный самым ярким светом полуденного солнца. Обратный путь лежал на Шавилль и Вирофле. В первой из названных деревень я видел проездом солдатскую шутку. Фигуры, стоящие на столбах по обеим сторонам проезжих ворот, были превращены солдатами в карикатуры. На рыбака или носильщика со штанами, отвороченными до самых колен, надели муфту, навесили манерку, наложили на плечи красные эполеты, надели ранец, на затылок сдвинули кепи, вооружили ржавым ружьем и, таким образом, сделали из него нечто вроде ярого республиканца первой республики. Что должен был означать аббат, стоявший на противоположной стороне, которому на голову нахлобучили треуголку с трехцветной кокардой, сунули в руки и в рот валторну, навесили на него бутылку и спереди фонарь, – этого второпях я не мог разгадать.

За обедом в качестве гостя присутствовал генерал фон Вердер, прусский военный агент в Петербурге, большого роста господин с темными усами. Вскоре после его прихода шеф сказал ему радостно: «Очень возможно, что мы еще сговоримся с Баварией».

– Да, – подхватил Болен, – что-то в этом роде сказано в телеграмме одной из берлинских газет – «Volks-Zeitung», «Staatsbürger-Zeitung» или в чем-то похожем. – На это министр заметил: «Это ведь неприятно мне, это слишком преждевременно. Но конечно, где куча знатных людей, которым делать нечего и которые скучают, – там ничто не остается тайной». – Затем он перешел – я не помню уж каким образом – к следующему воспоминанию о детстве: «Когда я был еще очень мал, у нас как-то давали бал или что-то в этом роде, и, когда общество уселось за стол, я сыскал себе тоже место и поместился где-то в углу, где сидело несколько взрослых. Они удивились появлению маленького гостя и заговорили по-французски: «Откуда этот ребенок?» «C’est peut-étre un fils de la maison, on un fi». Тогда я сказал совершенно смело: «C’est un fils, monsieurs», что привело их в немалое изумление.

Затем заговорили о вине и о графе Бейсте; при этом шеф заметил, что тот извинился перед ним за недавнюю грубую ноту: автор ее не он, а Бегилебен. Потом разговор зашел о Гагернах и, наконец, о некогда прославленном Гейнрихе.

. . . . . .

Из того что я слышал, нельзя ознакомиться с путем, которым достигнуты означенные результаты. Достоверным кажется лишь то, что результат выразится в компромиссе, в котором мы с своей стороны удержим только существенное, а от всех других желаний и притязаний придется отказаться. В этом случае, наверное, не было произведено ни малейшего давления. Можно, однако, думать, что вопрос: удержать ли за собою Эльзас и Лотарингию или нет, заявленный в форме представления, мог бы содействовать решению дела. Эльзас и Лотарингию можно потребовать от Франции только именем всей Германии для Баварии. Северная Германия не нуждается непосредственно в этих провинциях, но Южной – а также, как доказывает история, и партикуляристам они необходимы, как хлеб насущный. Бавария не исключается отсюда. Только в тесном соединении ее с Северной Германией, которая может принять в соображение и всевозможные пожелания Баварии, можно найти средство для того, чтобы создать для Баварии эту охранительную ограду на западе. Впрочем, не особенно было бы красиво, если бы вследствие неподатливости мюнхенских политиков относительно более тесного соединения с остальной Германией потерпело бы крушение столь желаемое и ожидаемое общественным мнением обратное приобретение старых немецких провинций. Наконец, возможно и то, что северные немцы способствовали тому, чтобы сделать баварцев менее сговорчивыми. Я не знаю, сколько правды в том, что мне сказали сегодня за завтраком: «Мы могли бы скорее расположить их в нашу пользу, но тут замешался такой-то: он послал в Мюнхен своих друзей и единомышленников, а они вступили с баварцами в переговоры и удовольствовались меньшими уступками, и вот, может быть, Брай при совещании с министром вытащил из кармана бумагу и сказал: «Видите ли, вот такие-то и такие-то, которые все-таки достаточно проникнуты национальным чувством, требуют ведь лишь вот сколько. На это, конечно, нельзя возразить много».

Кейделль опять здесь. Он выглядит очень хорошо. В час пополудни у шефа происходило совещание с Одо-Росселем, который до сих пор занимал в Риме пост поверенного в делах сент-джемского кабинета. Вероятно, он переговаривается с министром о притязаниях России относительно Черного моря. После трех часов, когда шеф поедет к королю, я пойду с Г. в Hôtel de Chasse, где мы в обществе офицеров и военных врачей будем пить посредственное французское пиво и разговаривать со словоохотливой хозяйкой, которая, сидя на кафедрообразном возвышении в черном шелковом платье, управляет заведением. Мне кажется, что министр велит раздать полученные им в подарок из Бремена три тысячи сигар, и тогда и я получу свою долю. Эти сигары Prensados – очень порядочные. Шеф не обедает с нами. В качестве гостя прибудет Кнобельсдорф.

Вечером Л. откуда-то узнал, будто Гарибальди нанес нам громадное поражение, причем убито шестьсот наших кавалеристов. Какая глупая шутка! Отчего не шесть тысяч? Ведь для этого стоит только перевести дух лишний раз. Л. полагает, что завтра должно произойти что-нибудь близ Орлеана, так как наши окружили французов. Вечером, незадолго до девяти часов, Россель приехал опять к канцлеру и оставался у него почти до одиннадцати часов.

Вторник, 22-го ноября. Утром отвратительная дождливая погода. В то время как мы сидим за завтраком, Лутц совещается с шефом в зале. Вдруг последний отворяет дверь и спрашивает:

– Господа, не знает ли кто-нибудь из вас, сколько депутатов от Баварии в Таможенном парламенте?

Я иду, чтобы справиться о том в «Иллюстрированном календаре» Вебера, но не нахожу желаемых сведений в этом, впрочем, для подобных вещей очень хорошем источнике. Надо полагать, их будет 47 или 48.

После трех часов русский генерал Анненков сидел у министра около часа с четвертью. За обедом присутствуют князь Плесс и Штольберг. Речь идет о большой находке хороших вин, сделанной в недрах горы или подвала в Буживале и конфискованной нами, так как по праву войны вино принадлежит к категории питательных веществ. В., наш главный стольник, жаловался, что нам с этого склада ничего не досталось. Вообще об чинах ведомства иностранных дел заботились очень мало; начальнику всегда старались указать самые неудобные помещения, и мы считали счастьем, если даже могли найти их всегда.