Что мы с тобой так легкомысленны, так ветрены?

Я буду ждать тебя, родной мой. И в твой первый отпуск – мы так и поступим, как ты решил. Хорошо?

Алексей посуровел:

– Маша! Я отвечаю за свои слова. Вернее, за своё чувство. И не водилось в роду Калединых вертопрахов. Мы все – однолюбы. Раз и на всю жизнь даём обет на верность и на судьбу. Поэтому, ты мне верь. Ты мне только верь, родная моя. Мне кажется, что вся жизнь моя и была дорогой к тебе. Я, не зная тебя, тысячу раз грезил именно тобой. Не о такой, послушай, а именно тобой.

Ты мне дана Господом. И я молю его лишь об одном, чтобы Он всегда хранил наше чувство, нашу любовь, единственная моя…

И он уже властно и требовательно обнял её за плечи и надолго приник к ярким и теперь – таким податливым и таким желанным губам.

И она не противилась. А только доверчиво, всем телом, прильнула к нему, как к своей судьбе, своему счастью – уже на всю жизнь.

И как только они появились в доме, Каледин-старший всё понял и без слов.

Но Алексей, не был бы он сыном своего отца, взял Марию за руку и подошёл к нему:

– Папа, родной мой, не почти это за легкомыслие, но я всем сердцем люблю эту девушку. Это сам Господь мне её послал. И здесь не важно, сколько мы друг друга знаем, важно то, что мы принадлежим друг другу и не сможем быть друг без друга.

– Благословите нас, дорогой отец!

Каледин-старший даже не удивился. Он понимал сына и знал, что такое сокровище, как Мария, даруется на самом деле только волей Господа.

Он подошёл к молодым, сияющим от счастья и смущения детям, и просто, словно к этому готовился уже давно, сказал:

– Слава Богу! Слава Богу, что послал ты мне, Господи, такое счастье. Я – что ж, дети дорогие, как вы обрешили, так и будет. Благословляю ваш союз и прошу у Господа для вас покровительства и защиты.

И тут же, уже твёрдо:

– Но людей смешить вам не надо. Мои дорогие. Пусть всё будет по-людски, основательно и красиво. Алёшке через две недели на службу. А придёт в первый же отпуск, всё и справим. Красиво, и по чину и заслугам. На весь Дон свадьбу справим.

А я – завтра же соберусь и поеду с дедуней Степаном к твоим родителям. Голубка моя, и всё им обскажу. И будем готовиться, дочка, к свадьбе. А отпуск – он скоро выйдет, я знаю. И вы пообвыкнетесь, да и Мария свою учёбу завершит. Так и будет всё ладом.

И он, по праву отца, уже не дожидаясь их реакции, снял со стены старинную икону, подошёл к ним:

– За мать, дочка, тебя благословляю. Она, под этой иконой, со мной под венец шла. Благословляю вас, родные мои. На всю жизнь благословляю. Дай Бог, чтобы она была у вас долгой и счастливой.

И он, расчувствовавшись, даже прослезился.

Крепко обнял Марию, троекратно поцеловал её, затем – осенил, троекратно, крестным знаменем

То же самое повторил с родным сыном своим.

И вдруг, заплакав, обнял их обоих, рывком, за плечи, да так и застыл надолго.

Но быстро справился с собой, и уже твёрдо и властно произнёс:

– Отныне, с минуты этой, отец я тебе, родная моя. Отец! И других отношений не мыслю, и их быть не может.

– Я согласна, Максим Григ… папа. Господи, как я счастлива, родные мои. И мне так страшно, что ежели бы не наше дорожное приключение, то мы могли бы и не встретиться.

И она, с чувством, расцеловала Каледина-старшего, а за ним – и Алексея.

В эту минуту в гостиную вошёл её возница, и от изумления у него даже глаза на лоб полезли:

– Как же это, что же это? Дочка, вы – что, давно знакомы?

– Давно, старый, давно, с самого рождения друг другу предназначены были, – счастливо ответил Каледин-старший.

И тут же распорядился:

– Отвезёшь, дочку, к месту учёбы, а ана обратном пути заедешь ко мне, вместе к родителям её поедем. Буду просить в жёны моему Алексею эту красавицу.

– Как ты думаешь, – повернулся к вознице, – не откажут? Примут Алексея моего в свою семью?

Старый казак растерянно заморгал глазами:

– Как же отказать? Такому сыну – отказать? Нет на Дону более такого. Орёл, а не хлопец. Шутишь, отказать! Да я сам в ноги паду, и буду просить. Всё обскажу о спасителе нашем.

– Дуняшка, – зычно крикнул Каледин-старший, – а ну-ка, накрывай стол. Да под ту скатерть, которой мы на Великдень стол убираем. С кистями.

– И серебро, серебро ставь! Гулять будем!

Долго, до полуночи сидели все за столом. И не могли наговориться, высказать влюблённым все свои советы и напутствия, идушие от сердца, от души – светлые и искренние.