Шрифт:
И когда в конце танца, Каледин опустился на левое колено, а его дама грациозно обошла круг вокруг него, не выпуская его руки из своей, и остановилась, опустив глаза долу, зал разразился бурными аплодисментами.
Алексей поднялся, с чувством благодарности поцеловал ей руку и повёл к столу, за которым сидел довольный и счастливый Кошелев.
– Да, сотник, талантливый человек – талантлив во всём. Рад, рад очень этому. Вас с Натальей Николаевной – хоть на сцену Императорского театра. Молодцы, очень красиво.
И зал снова взорвался аплодисментами.
А хорунжий Тымченко звонко и протяжно выкрикнул извечно казачье:
– Любо, сотник! Любо!
И зал его поддержал.
Где-то появилась гитара и Алексей проникновенно, красивым и сильным голосом, спел подхваченное им в Екатеринодаре, где он был на соревнованиях по математике:
«Зачем ты встретился со мной,
Когда в саду цвели цветы…»
Завершил песню с лихим посвистом:
«Ах, судьба моя, судьба, ах, судьба,
ты скажи мне – почему и зачем?
Ах, судьба моя, разлука-судьба,
И ответить я никак не могу…»
– Ох, сотник, – проникновенно сказала Наталья Николаевна, – не дадут Вам теперь проходу наши барышни. Вы – умница! Столько дарований у одного человека!
– У меня есть избранница, Наталья Николаевна. Мы помолвлены, – с улыбкой ответил Каледин.
Расходились поздно. Каледин, проводив командира с женой к их дому, направился к себе.
Кажется, он и не спал. Но рано утром, бодрый, в новом полевом обмундировании – любил больше всего гимнастёрку, с синими, с алым лампасом, шароварами, в этом облачении ему было очень удобно и комфортно, уже был в эскадроне.
Дежурный старший урядник бодро доложил ему о положении дел в эскадроне.
Алексей прошёл по казарме. Казаки ещё спали. Обмундирование было аккуратно заправлено. В помещениях царил образцовый порядок. В оружейной, надраенные до зеркального блеска, стояли карабины. Он придирчиво осмотрел их и ни на одном не увидел изъяну.
Так началась его, более чем месячное, непростое испытание. Но, поговорив в первый же день с офицерами эскадрона, он обрёл в них горячих сторонников и верных товарищей.
Унтер-офицеры в эскадроне тоже были подобраны и вышколены на славу.
Кошелев в его дела не вмешивался, но через неделю, увидев, что Каледин почернел и похудел, посоветовал:
– Не надорвитесь, Алексей Максимович. О Вас уже и так легенды в полку ходят. Ваши занятия хвалят опытные офицеры, заметно подтянулись унтер-офицеры, да и на казаков – стало любо посмотреть. Молодец, хвалю, но, всё же, не запалитесь, как конь в долгой скачке.
Умейте и отдыхать. Ведь не единой службой жив человек. В жизни много интересного и важного.
– Спасибо, Юрий Алексеевич. Но я очень рад, что жизнь послала мне это испытание. Я повзрослел сразу на годы и годы.
И уж совсем завоевал он высокую славу и признание всего полка, когда полк был, для проверки, поднят по боевой тревоге корпусным командиром.
Генерал-лейтенант Шаповалов был въедливым и требовательным военачальником. Добиться его похвалы было непросто. Он во все вопросы вникал лично, обедал всегда в солдатской столовой и, упаси Боже, если обед ему чем-то не нравился. Распекал за это более всего.
И он лично поставил Каледину, без скидок на его временное положение и малоопытность, самую сложную задачу – выйти в тыл условному противнику и взять мост, удерживая его до подхода основных сил полка.
– Действуйте, сотник. Лично буду ждать на мосту. Посмотрю, что у Вас получится. В своих действиях – свободны. Но задачу выполнить обязаны.
Алексей сразу же собрал офицеров, унтер-офицеров и ввёл их в курс дела:
– Как будет действовать, друзья? Тут нужен нетрадиционный подход.
Совещались недолго. Конечно, как всегда раздавалась предложения – в конной лаве, одним натиском, лихой атакой…
– На пулемёты? – только и бросил Алексей одну фразу.
И он, выслушав всех, принял решение:
– Действовать будем так: с вечера уходим в обратном направлении от моста, в два часа ночи, постоянно меняя направление. Чтобы исключить все случайности и не дать противнику разведать наши намерения.
– Выходим мы сюда, южнее моста, – он показал на карте, – переправляемся вплавь через реку.