Царевский появился минутой позже, в сопровождении одного лишь Жиленко, который мгновенно протрезвел и теперь только ошалелыми, остановившимися глазами взирал на происходящее.

Вспомнив о своих обязанностях, как старший и по возрасту и по времени производства в чин сотника, зычно произнёс:

– Э… так что, господа офицеры, может… есть возможность – завершить всё это дело полюбовно, миром, значит, ежели виновник, – и он в упор посмотрел на Каледина, – принесёт публично… э… извинения.

– Я виновным себя не считаю, и извиняться не намерен. Прошу секундантов обсудить условия поединка.

Жиленко и Тымченко о чём-то горячо заспорили в отдалении. Говорили долго, наконец, Жиленко, запинаясь, произнёс:

– Несмотря на настояния потерпевшей стороны, – и он огромной рукой указал на Царевского, – секунданты единодушно решили – дуэль состоится на шашках, до первой крови.

Во избежание ответственности – погибший, мнением секундантов, публично объявляется виновным, дабы смягчить участь оставшегося в живых. Секунданты в этом… э… поручаются перед командованием полка.

Каледин снял портупею с ножнами и передал её Тымченко. На траву бросил свою мундир и остался в одной белой нижней рубахе.

Царевский проделал то же самое, но мундир снимать не стал, а лишь расстегнул на нём две верхние пуговицы.

Затем, разминая руку, сделал несколько вращательных движений шашкой, и она слилась в ослепительный, леденящий душу, круг.

Алексей лишь несколько раз сжал кисть руки и так застыл, с шашкой у правой ноги, опущенной вниз, к самой земле.

Царевский жёлчно улыбнулся и стал ждать команды секундантов.

– Сходитесь! – подал команду Жиленко.

Лениво, словно нехотя, пружиня на сильных ногах, Царевский стал приближаться к Алексею.

Тот же стоял недвижимо и его соратники даже похолодели. Всё указывало на явное преимущество Царевского и исход поединка, для всех, был совершенно очевиден.

Тымченко, от волнения, рванул ворот мундира, да так, что и пуговица, верхняя, упала в траву. Но он этого даже не заметил.

И когда Царевский, с каким-то хрипом ярости, кинулся на своего противника, никто даже не заметил, не успели, как Алексей перебросил шашку в левую руку, на лету схватил её крепкими пальцами, и, одному ему ведомым движением, выбил шашку из рук Царевского.

Этому приёму его обучил отец. Он так и назывался калединским. И тот, кто им овладевал, становился неуязвимым для противника.

Возгласы одобрения вырвались из уст всех свидетелей. Даже Жиленко, ошалелыми глазами, смотрел на происходящее и ничего не понимая, стал вытирать обильный пот огромным клетчатым платком.

Ещё миг – и клинок Алексея упёрся прямо в кадык на шее Царевского:

– Милостивый государь, ещё одно движение – и моя шашка пронзит Вас насквозь.

Царевский, с широко вытаращенными глазами, весь в багровых пятнах, стоял недвижимо, высоко, по-неволе, подняв подбородок, ожидая своей участи.

Алексей, глядя ему в глаза, твёрдо произнёс:

– У Вас выбора нет – или Вы приносите извинения, или…

Царевский, наконец, придя в себя, с яростью просипел:

– Мальчишка, это случайность. Нелепая случайность! Что же ты медлишь, давай, смотри, как могут умирать настоящие офицеры…

Алексей опустил шашку.

Среди его друзей пошёл ропот:

– Алёша, зачем ты так? Нанеси ему рану и конец. Мы же всё видели…

Каледин улыбнулся:

– Друзья, я – с безоружными не дерусь…

И ловко, одной ногой, подбросил шашку Царевского к нему, прямо в руку.

Тот мгновенно схватил её и сделал неожиданный выпад.

Возгласы ужаса раздались в среде молодых офицеров:

– Алёша, закройся!

Но Алексей, чуть, на полшага отступив в сторону, так крутанул свой клинок неведомым всем приёмом, что Царевский даже закричал от боли, и, выронив шашку, схватился за правую кисть.

Он уже утратил контроль над собой и грязно матерился.

Тымченко, сделав шаг вперёд, и громко произнёс:

– По явному, для всех очевидному. преимуществу сотника Каледина…

– Нет, нет, – заорал Царевский, – драться, драться до конца! Нам двоим, после всего, будет тесно на этой земле.

И он, пересиливая боль, вновь схватился за шашку и кинулся на Алексея. Тот, словно играясь, одним кончиком клинка, отбивал его яростные атаки, и когда ему, отчётливо было видно, наскучило это – мгновенным ударом снизу вновь выбил шашку из рук Царевского, и, сдерживая свою руку, нанёс ему, на предплечье, неглубокую рану.