Шрифт:
— Мы, Амалия Потаповна, народ дикий. Недаром же говорят: что русскому на пользу, то немцу — смерть, — смиренно согласился Хлебонасущенский.
Он отхлебнул кофе и вопросительно посмотрел на Шпильце, надеясь, что она продолжит разговор о Маше Поветиной. Ему нестерпимо хотелось узнать, как она живет, где сейчас обитает. Амалия Потаповна хорошо понимала его состояние, но она умела держать паузу и ждала, когда Хлебонасущенский не выдержит и сам задаст вопрос.
— Что же... Маша?.. Вам ее судьба, случаем, неведома? — осторожно спросил Хлебонасущенский.
— Обижаете, Полиевкт Харлампиевич. Амалия Потаповна по-прежнему знает все, что происходит в обществе. А иногда знает то, что только еще должно произойти. — Амалия Потаповна не торопилась, наслаждаясь своей властью над застывшим в напряженном ожидании Хлебонасущенским. — Жива Маша и здорова... Только теперь она не
Поветина, а Вересова, урожденная княжна Шадурская. Живет в Чечевинах в Саратовской губернии вместе с мужем, матерью и дядей — князем Николаем Чечевинским. Да вы его хорошо знаете...
— Не имел чести-с...
— Как? Разве ж вы не знали графа Каллаша?
— Графа Каллаша знал-с. Он частенько бывал с визитами в доме князей Шадурских.
— Так это и есть князь Николай Чечевинский. Это такая история! Роман в духе модного сейчас Дюма! Я вам как-нибудь расскажу. — И, пользуясь растерянностью Полиевкта Харлампиевича, снова круто изменила тему разговора. — Что же сказал вам этот Аристарх на прощание? Ведь для него ваше освобождение — фиаско, конец карьере.
— Издевался, откровенно издевался... Угрожал, что найдет свидетелей, что упечет в каторгу... Вы правильно изволили заметить... Бандит-с...
— Да, если найдет свидетелей, тогда худо дело, — раздумчиво сказала Шпильце.
Полиевкт Харлампиевич втянул голову в плечи, съежился и сразу стал похож на того Хлебона-сущенского, который сидел перед следователем.
— Вы полагаете, он может сыскать Чернявого и Эльзу Францевну? — спросил он.
— Чернявого может... И это будет для вас плохо... А Эльзу Францевну — вряд ли. Я вообще не уверена, что она жива... У нее было слабое здоровье... Мне говорили, что она отравилась говяжьим паштетом. Представляете?.. Кто бы мог подумать, что говяжьим паштетом можно отравиться?
Полиевкту Харлампиевичу сделалось не по себе... Он почувствовал себя зябко, неуютно, будто сидел на сильном сквозняке. С одной стороны, это была хорошая новость: с уходом Эльзы Францевны рубилась еще одна нить, связывающая его с убийством дворника. Но с другой стороны, ведь он тоже когда-нибудь может вкусить паштета, или гусиной печенки, или выпить бокал вина... Да вот, даже эта чашка кофе вполне может таить в себе отраву. И Полиевкт Харлампиевич машинально отодвинул чашку. Амалия Потаповна заметила это движение и звонко расхохоталась.
— Какой вы стали впечатлительный, Полиевкт Харлампиевич! Надо лечиться... Могу порекомендовать вам отличного доктора. Это достойный приемник незабвенного Иоганна Катцеля. Молодой и многообещающий доктор. Хоть и не немец...
— Спасибо, драгоценная Амалия Потаповна... Вы уж и так для меня столько сделали...
— А Чернявого надо сыскать, Полиевкт Харлампиевич, — приказным тоном сказала Шпильце. — И сделать это раньше Аристарха Петровича. Надо сыскать и позаботиться о его здоровье.
— Да где ж его найдешь? Небось следователь по всей империи разыскивал... Бог даст, и дальше не найдет.
— Найдет. Если Чернявый жив — найдет. Я ведь о вас же и забочусь... Мне Чернявый не страшен. Ни я его никогда не видела, ни он меня.
Наступила гнетущая пауза. Амалия Потаповна поднялась с кресла; Полиевкт Харлампиевич тоже хотел было вскочить, но она позволила ему сидеть, сама же стала неторопливо ходить по комнате от двери до двери.
— Вот с кем бы мне совсем не хотелось бы встретиться, так это с... — она сделала паузу, — с Юлией Николаевной Бероевой...
Хлебонасущенский истово перекрестился:
— Господь с вами, Амалия Потаповна! Вы — женщина в самом соку... Вам еще жить да жить!
Амалия Потаповна усмехнулась:
— Я помирать не собираюсь. Хотя, разумеется, все от Бога. Не хотела бы я встретиться с Бероевой на этом свете... Ведь Юлия Николаевна жива.
Полиевкт Харлампиевич испуганно смотрел на генеральшу.
— Странно изволите шутить, — хриплым от волнения голосом сказал он.
— Я не шучу... Юлия Бероева жива. Она живет в Швейцарии в маленькой деревушке Лихтендорф вместе с мужем.