Шрифт:
— Вот и Маша давеча о том же, — сказал Николай.
Неожиданно Долли резко изменила тон:
— А признайтесь, Николай Яковлевич, перепугались, когда меня увидали?
— С чего это мне пугаться?
— Ну, как же? Молодая девица, у холостого мужчины в столь поздний час.
— Если не учитывать нашу разницу в возрасте, тогда конечно, но...
— Что это вам так нравится себя стариком выставлять? — усмехнулась Долли. — Уж не напрашиваетесь ли вы на комплимент?
— До чего же вы колючая особа, мадмуазель Шеншеева!
Долли встала, подошла к Николаю и взяла его за руку. Он от неожиданности замер, не зная, что ему делать...
— Спасибо вам, — совершенно другим тоном сказала Долли.
— За что? — удивился Николай.
— Вы очень много для меня сделали.
— Господь с вами... Что же я такое сделал?
— Можно я иногда к вам буду приходить?.. Здесь так уютно и спокойно...
— Ну, разумеется... Я буду рад.
Долли быстро пошла к двери.
— Что же? Так сразу и ушли...
— В столь поздний час... У холостого мужчины... Что скажет княгиня Марья Алексевна? — И вышла.
Утром сияло солнце. Долли и Маша уезжали в город. Возле дома стояла коляска. Николай решил проводить дам до города и теперь разминал коня, посылая его рысью вокруг коляски.
Здесь же суетился Степан, покрикивал на людей, проверял упряжь, ворчал...
— Нет бы после обеда отправиться... Дорога бы обсохла... Все быстрей, все бегом! Ты гляди! — прикрикнул он на кучера. — На Матрёнином спуске покуратней! Там надысь Елохины опрокинулись...
— Учи ученого, — огрызнулся кучер. Степан подошел к Николаю.
— Навещал нас ночью кто-то, ваша светлость. Не зря собаки лаяли.
Николай спешился.
— Что знаешь? — тихо спросил он Степана.
— Почитай, ничего не знаю... У ворот следы конные... У нас так лошадей не подковывают.
Они подошли к воротам. Николай, присев, внимательно рассматривал след.
— Гусарская лошадь, — сказал он. — А вот след сапога... Что этому гусару здесь нужно было... среди ночи, в дождь?
— Надо-ть людей порасспросить, — сказал Степан.
— Никому ни слова, — распорядился Николай.
— Слушаюсь, барин.
Из дома, весело разговаривая, вышли Маша, Долли и Анна. Подошел и Николай, ведя за повод коня.
— Вы с нами до самого города? — спросила Долли.
— Если не возражаете...
— Тогда обещайте, что отобедаете у нас.
— Дел много, Дарья Даниловна...
— Я очень вас прошу, сударь, — торжественно сказала Долли.
— Там видно будет...
— Машенька! Берегись сквозняков, — Анна заботливо укрывала молодых женщин полостью. — В жару как раз и простужаются... И не пей молока со льда. Долли, я на вас надеюсь... Последите за ней...
— У меня не разбалуешься, Анна Яковлевна, — весело сказала Долли.
Николай по-казачьи вскочил на лошадь, Степан незаметно перекрестил отъезжающих, и коляска выехала за ворота.
Дом фон Шпильце. Петербург.
Узнав от Пров Викулыча, что Чернявого видели в Саратове, Хлебонасущенский поспешил поделиться этой новостью с Амалией Потаповной. Генеральшу новость весьма взволновала.
— Что за чудеса, Полиевкт Харлампиевич?! Имение Чечевинских в двадцати верстах от Саратова, Чернявый обосновался в Саратове. Как думаете, случайность?
— Чего на свете не бывает, — философски заметил Хлебонасущенский.
— Конечно, — согласилась Амалия Потаповна. — Ну, что ж, голубчик... Придется вам в Саратов ехать...
— Когда? — растерялся Полиевкт Харлампиевич.
— Чем скорее, тем лучше... Туда теперь машина ходит от Москвы. Два дня — и на месте...
— Я так не могу... У меня в Петербурге дела. Год, считай, делами не занимался...
— Ваше главное дело — Чернявый, — перебила его Шпильце. — Завтра же выезжайте.
— Завтра — никак, Амалия Потаповна, — решительно отказался Хлебонасущенский. — Раньше, чем через неделю, не смогу.
— Вы поедете завтра. О том, что Чернявый в Саратове, тем же способом и от тех же, заметьте, людей может узнать следователь. Надо быть полным идиотом, чтобы потерять неделю. И потом, вы же сами говорили, что любите эту... Машу Поветину... Ах, мужчины, мужчины... Ему представляется возможность увидеть предмет страсти, а он вместо того, чтобы бежать, как это русские говорят, сломя голову, хочет ехать через неделю... Это неправильно.