— Привезена полицией. Ночью, — выступил из свиты пожилой фельдшер в пенсне; он очень робел перед знаменитостью и оттого немного заикался. — Найдена в номере отеля в бессознательном состо­янии. Предполагается попытка отравления с-сильным ядом...

— Какой яд? — коротко спросил профессор.

— Непонятно... Произвел промывание желуд­ка. Однако привести в сознание больную пока не удалось...

Профессор склонился над Наташей. Она была без сознания, волосы разметались по подушке, ху­дое измученное лицо было покрыто испариной. Но даже и теперь она была хороша... Профессор не­вольно залюбовался ею. Он взял Наташу за руку и, достав из жилета массивные золотые часы, стал считать пульс. Потом отбросил одеяло, обнажил больную до пояса и по старинке, без стетоскопа, стал прослушивать и простукивать ее. И в простых движениях профессора даже неискушенному че­ловеку сразу виден был мастер.

— Перевести в отдельную палату, — распоря­дился он. — Неотлучно приставить сиделку. Боль­ную беру себе. — Он продолжил обход, но внезап­но остановившись, обратился к свите: — Баронесса фон Деринг?! Господа, никто не имеет чести знать?

Врачи недоуменно пожали плечами.

Прошедший год был для Наташи страшным го­дом. После того, как в Неве было найдено тело Ка­зимира Бодлевского, жизнь ее резко переменилась. Она не любила Казимира, но страшная смерть его стала для нее сильнейшим потрясением. Она даже не предполагала, как привязалась за двадцать лет к своему мнимому брату, как необходим он был ей. А в практических делах Казимир был просто незаменим. Теперь, после его смерти, перед Ната­шей закрылись двери многих домов, а в те, где еще принимали баронессу фон Деринг, невозможно было появляться одной.

Ей продолжали присылать по утрам букеты, но тон записок при букетах стал неуловимо менять­ся, становясь все более фривольным и откровен­ным. Одни назначали ей встречи в сомнительных местах, другие предлагали стать хозяйкой в приго­родном имении, третьи откровенно приглашали в содержанки.

Постепенно Наташа впала в странное душев­ное состояние. Она перестала выходить на улицу, перестала принимать у себя... Целыми днями на­пролет бесцельно бродила по своему номеру в гос­тинице Демута. Ночью не могла заснуть, продол­жая как маятник ходить туда-сюда по комнате, громко разговаривая сама с собой. В несколько ме­сяцев она страшно похудела. Обед ей приносили в номер, но почти всегда уносили нетронутым:

ку­сок хлеба, ломтик ветчины, а иной раз и вовсе ничего не съедала она за день. Кончились деньги... Она стала продавать драгоценности. Отдавала их за пустячную цену коридорным, посыльным.

Однажды ночью Наташа достала из секретно­го ящика секретера пузырек синего стекла... Это был тот самый пузырек с сонными каплями, кото­рые давала она старой Чечевинской перед тем, как похитила из шкатулки все деньги и ценные бумаги княгини. Деловито вылила весь пузырек в стакан и залпом, как пьют в России водку, выпила.

Так оказалась она в палате Обуховской боль­ницы.

Чечевины. Саратовском губерния.

Утром приехала из города Долли и привезла последние губернские новости: назначен бал у гу­бернатора, будет лотерея в пользу странноприим­ных домов, губернатор ознакомился с последней пьесой господина Соллогуба и дал добро на поста­новку...

Целый день шел проливной дождь, и Долли при­шлось остаться у Чечевинских, потому что дороги развезло и ехать в город было опасно.

Поздним вечером все собрались в гостиной. Маша и Долли разучивали дуэт, который, по сло­вам Долли, еще не слышали в петербургских гос­тиных; ее отец, Данила Шеншеев, приобрел ноты у автора, за что благодарный композитор написал ей собственноручное посвящение.

— Впрочем, за деньги, которые дал ему мой папа, можно было написать и более чувствитель­ные слова, — съязвила Долли по обыкновению.

Анна пыталась аккомпанировать, но у нее было мало практики, и она часто ошибалась. Дуэт никак не складывался. Ваня тихо сидел в уголке и, как всегда, что-то рисовал в альбом. Николай располо­жился с книгой на диване, но не читал, а с улыб­кой наблюдал за племянницей и Долли.

— Сегодня у нас ничего не выйдет, — сказала Маша и неожиданно заявила:

— Давайте устроим танцы! Мамочка! Милая! Сыграй нам что-нибудь. Ну, хоть полечку... Ваня совершенно не умеет танцевать, а скоро бал у гу­бернаторши...

Она подбежала к мужу, отобрала у него альбом:

— Нельзя же быть таким увальнем... Хочешь, чтобы я весь бал простояла в углу, как провинив­шаяся гимназистка?!

— Этого, дорогая, не случится... В прошлый раз у тебя от кавалеров отбоя не было... И военные, и статские...

— А я хочу танцевать с собственным мужем... Маша выволокла Ивана на середину комнаты, поставила ему нужную позу.

— Мамочка! Играй...

— Пусть Долли играет. Я этой вашей новой му­зыки не знаю...

— Нет! Долли будет танцевать с дядей Николя. Николай замахал руками, но Долли идея очень понравилась. Она присела перед Николаем в низ­ком реверансе.

— Позвольте, сударь, пригласить вас...

Николай поднялся, смущенно отнекиваясь:

— Что же вы, право, со мной делаете?! — ворчал он. — Я последний раз лет двадцать назад по парке­ту прыгал... Нет, увольте! Народ только смешить.