Начинался период добрых предновогодних хлопот. Я с нетерпением ждала заказанного для Бори через сайт крутого свитера, красиво упаковывала купленные для Люськи и Варвары духи.

На Новый год я получила в подарок от Бори пять ночей в любимом отеле Праги. Мы, взявшись за руки, с утра до позднего вечера бродили по дивно красивому городу. Я рассказывала Бобу о Мухе, таскала его по блошиному рынку в Колбеново и по еврейскому кладбищу. Вечерами мы пили Bisquit в лобби и рассматривали антиквариат периода модерна, любовно собираемый уже тридцать лет хозяином отеля, русским эмигрантом Димой.

В один из пражских обедов мы с Бобом познакомились с милой компанией англичан. Два смешливых мужика и по-английски страшная молодая женщина, они приехали в Прагу на какой-то симпозиум, связанный с программным обеспечением. Мы все порядком назюзились, и было решено перебраться в ресторан с музыкой, что и нашлось ровно через дорогу от отеля. Я в голос хохотала над историями рыжего Джеймса о том, как он летом посетил Китай. Страшная женщина танцевала со вторым англичанином, а Боря вышел с телефоном на веранду. Джеймс пригласил меня на танец, и мы вполне интеллигентно топтались с ним у оркестрика, когда я увидела, что вернувшегося Боба перекосило. Это было лицо, заставившее меня поперхнуться. Гиперболоид инженера Гарина был тусклой херней в сравнении с Бориным взглядом. Вечер был скомкан и быстро завершился по моей инициативе, уже через полчаса мы с Борей сидели в номере, трезвея на глазах друг у друга.

– Я вышел всего на минуту, а ты?! – процедил мужчина моей мечты, сверля глазами мой лоб.

Вероятно, я уже какое-то время ждала чего-то подобного, будучи предупрежденной самим Бобом еще на заре нашего с ним «розового периода». Но от его взгляда меня «накрыло»:

– А я была приглашена на танец и согласилась. Сейчас будь, пожалуйста, внимательным, Боб. Диктую по слогам. Приг-ла-ше-на на та-нец! Всего лишь! Понимаешь? На танец приглашают даже толстых бухгалтерш, если им скучно! Чужих мам, младших сестер и даже жен своих врагов на танец пригласить прилично! Не смей так смотреть на меня никогда больше! Не смей! Ты же говорил, что любишь меня! Как ты можешь меня любить, если твои глаза меня ненавидят?! Выходит, ты мне врешь?! – последнее я просто проорала, заливаясь слезами, как клоун.

Боб сидел, как вылитый в бронзе. Я бросилась к шубе и выскочила из номера, не забыв хлопнуть дверью. Идя по улице, я недоумевала, что заставило меня так ужасно разрыдаться, ведь, собственно, суть сказанного была мною давно сформулирована, и за доводы было не стыдно. И я поняла! Меня нереально испугала пришедшая в конце монолога мысль о том, что если Боря способен так на меня смотреть, то способен и не любить. Я испугалась его глаз! Они были злые! Стало так хреново, как даже и не вспоминалось из опытов. Я подняла лицо к медленно падающим новогодним снежинкам, и слезы хлынули новой волной, уже без звука. Кажется, я бродила немногим больше часа. Учитывая врожденный топографический кретинизм, после пары поворотов я очутилась на узкой улочке с яркими окошками маленького полуподвального ресторанчика, где-то недалеко от нашего отеля. Войдя и скинув шубу, я сразу же уселась у камина и заказала глинтвейн, руки совершенно замерзли, я протянула ладони к огню. Слезы текли, и я никак не могла заставить себя успокоиться, было страшно неловко перед официантом. Огонь был совершенно магическим, через пару минут рукам и лицу стало жарко, и я почти перестала шмыгать носом, когда услышала за спиной:

– Марусенька?

Я подпрыгнула от испуга. Борька, покрытый ровным слоем снежинок, стоял у моего столика с бокалом глинтвейна. Я была не в состоянии ничего выяснять и только-то и смогла, что взмахнуть рукой, жестом прося его уйти. Было так пусто, жалко себя и беспросветно, что казалось, рыдать придется вечно, а еще казалось, что слезами можно отделаться от этой пустоты, и поэтому плакалось вкусно и неостановимо. Боб поставил мой глинтвейн на стол и отошел, сев в самом дальнем от меня углу ресторана. Я вновь повернулась к огню и закурила, сказав себе очередное «спасибо» за сигареты, разложенные по всем карманам всех одежд. Голова была какая-то пластилиновая, все мысли были мягкими и ненастоящими. Просидев так целую вечность, я, успокаиваясь, все же стала думать о том, что просто психанула, ведь нельзя всерьез принять взгляд ревнивца за ненависть к себе. Скорее всего, он ненавидел ситуацию, а не меня. Слезы высохли. Я встала и направилась к Бориному столу.

– Боб, как нам быть теперь? – спросила я, присаживаясь напротив.

– Марусенька, я не знаю…, – ответил Боря совсем растеряно.

– Мне очень плохо и пусто, а я совсем не верила, что так возможно, если ты рядом. Думаю, с тобой происходит нечто подобное. Я хочу от тебя убежать, чтобы мне больше никогда не было так больно. Других планов у меня нет, да и не планы это вовсе, а инстинкт, – сказала я, уставившись на всплывшую в глинтвейне корицу.

– Да, Маруся, мне тоже больно, ты права, – отозвался Боб каким-то глухим, незнакомым голосом.

– Борь, я пойду, ладно? – неуверенно спросила я, чувствуя очередную подступающую порцию рыданий. Хотелось срочно ощутить скорость такси, несущегося в аэропорт, суеты, хотелось возможности спрятаться в толпу, я чувствовала себя голой и совсем беззащитной. В голове мелькала потенциальная возможность из аэропорта припереться под утро к Ольке и вдоволь нарыдаться в безопасности. Мне казалось, что ощущение бетонной плиты с моих плеч уже никогда не исчезнет, и как с этим жить, было совсем не ясно. «Мне ведь и вправду казалось, что Боря – это мое и навсегда», – думала я.

– Нет, моя девочка, ты никуда не пойдешь, – Боря взял меня за руку и поцеловал в ладошку. Я снова беззвучно заревела.

Мы вышли из ресторана и медленно шли по ночной Праге, не глядя друг на друга. Время не фиксировалось, и через несколько кварталов я начала стучать зубами, Боб, осторожно взяв за плечо, направил меня в двери маленького кафе. Внутри был всего один посетитель, столиков было немного, вкусно пахло жареным мясом. Мы сели в углу у замороженного со стороны улицы окошка и оба уставились в него. Официанту Борис сконструировал очень жалкое подобие приветственной улыбки и сообщил: