– Он меня вообще слышит? – донеслось до Яна.

– Да, конечно, – очнулся он.

– Вот это разве нужно? – Михаил Борисович повернул к Яну экран ноутбука, на котором светился эскиз украшения входа в клуб.

– Да. Нужно, – просто ответил Ян.

– Это, знаете, кто-то сказал – театр начинается с вешалки, – добавил Игорь. – А у нас со входа будет начинаться.

Михаил Борисович смерил ребят неодобрительным взглядом и пытался еще что-то возразить, но Ян, неожиданно для себя, занял твердую позицию и отказывался уступить даже в малейших изменениях. Краткость и непреклонность его ответов сглаживал и смягчал Игорь. В конце концов, Михаил Борисович отказался от собственных корректировок и, непрерывно сопя носом, перешел к обсуждению бюджета.

Когда ребята вышли из клуба, Игорь остановился и положил Яну руку на плечо:

– Ну ты дал, вообще! – сказал он.

– В смысле?

– Я думал, он нас прямо там пошлет, когда ты упираться стал. Ян, ты бы поаккуратнее. Это наш первый серьезный проект.

– Вот именно, – невозмутимо ответил Ян. – Поэтому надо все сделать по-своему.

– Ну смотри.

Вечером нужно было ехать договариваться об аренде декораций, у Яна было время, и он решил забежать домой. У самой двери подъезда его догнали странные звуки. Ян обернулся. В стороне от детской площадки, за столиком, где обычно собирались мужики, сидел ссутулившийся человек и поочередно, но бессвязно брал аккорды на баяне. Повинуясь какому-то наитию, Ян подошел к человеку. Ссутуленная спина дернулась и распрямилась. Ян узнал дядю Пашу. Вид у него был непривычно растерянный и озабоченный. Увидев Яна, он сгреб со стола какие-то листки, исписанные закорючками нот, и сунул за пазуху.

– А я думаю кто там крадется? – дядя Паша попытался улыбнуться своей обычной беззаботной улыбкой, но вышло все равно чересчур смущенно.

– Чем занят, дядь Паш? – по-свойски спросил Ян, хотя раньше с ним не контачил, кроме того случая у «Пале». Это воспоминание заставило Яна ощутить тоскливый прилив запоздалого стыда. – Слушай, дядь Паш, я сказать хотел…

– А, не надо мне ничего говорить. Что я, не человек, что ли, не понимаю… – ответил дядя Паша, точно угадав мысли Яна. – Занимаюсь… Да, вот, в вещах рылся, нашел… Написал в юности, еще когда… А, неважно, все равно уже не вспомнить…

Он снова извлек нотные листки и разложил на столе. Ян заметил, как у него трясутся руки.

– Возьми, дядя Паш, – Ян протянул ему сложенный пополам стольник.

Дядя Паша помедлил мгновение, потом аккуратно двумя пальцами взял купюру, потряс ею в воздухе и сказал:

– Вот за это все и разбазарил!

Затем поднялся, сгреб ноты, закинул за плечо баян и отправился в сторону «Пьяного».

Работа над событием для клуба «Все наши» закипела в уже привычном авральном режиме. Как обычно, вся креативная часть лежала на плечах Яна. Проблема была в том, что «креативная часть» подразумевала не только разработку концепции, но и ее полное техническое воплощение. Ему приходилось буквально ночевать в клубе, встречая курьеров, грузы, подгоняя бригады монтажников, грузчиков и декораторов. Все время подготовки Ян словно горел в огне, одержимый планом воплощения своей идеи от первого до последнего пункта. В пылу фантазии он делился планами вечеринки с мужиками, разгружавшими декорации, водителями «Газелей» и прочими. И лишь изредка замечал, что его энтузиазм нисколько не передается этим людям. Это его удивляло, но размышлять было некогда.

Игорь тоже не скучал. Однажды даже пошутил, что ему проще примотать телефонную трубку скотчем к голове, чем каждый раз дергать ее из кармана. Его телефон умолкал, только когда Игорь его отключал.

К тому же особый привкус горячечности придавали вечные придирки и мелкие недовольства Михаила Борисовича. Почему-то особенно он цеплялся к Яну, будто бы все время подозревал его в чем-то и вообще воспринимал как личного врага. Особенно ситуация обострилась, когда, по меткому замечанию Игоря, разгорелся «кружевной кризис». Дело в том, что по плану все официантки во время вечеринки должны были носить просторные льняные рубахи с кружевными рукавами а-ля д’Артаньян. Однако куда бы ни обращался, Ян подходящего фасона не было. Михаил Борисович стал исходить ядом и грозить то штрафами, то расторжением договора. После очередной подобной дискуссии Ян вышел из клуба и направился к метро, с твердым намерением обратиться в ателье. Пускай этот ша, практически ставил крест на их заработке, но он не мог позволить, чтобы весь замысел развалился из-за каких-то рубашек. Размышления на эту тему прервались, когда Ян спустился в подземный переход, у самого входа в метро он вдруг замер и чуть не получил нокаутирующий удар любезно распахнутой прозрачной дверью. Чуть правее входа стояла торговка и держала на пластиковых плечиках рубашку – именно такую, какая нужна была Яну. Стараясь не выдать волнения, Ян подошел к торговке и спросил о цене. Оказалось – вполне приемлемо.

– А еще такие есть? – замирая, спросил он.

– Последняя осталась, сынок, – ответила торговка.

У Яна неприятно сжался желудок.

– На сегодня расторговалась, – продолжила женщина. – А дома-то есть.

После недолгих уговоров она согласилась показать товар на дому.

Ян шел за торговкой и рассматривал ее серую хламиду – то ли пальто, то ли плащ, то ли халат. Как невозможно было определить фасон одежды, так невозможно было понять, сколько женщине лет. Следовательно, и судьбу проследить не удавалось, либо старуху судьба сберегла, либо молодую женщину жизнь побила. Словом, обычная такая торговка, которых великое множество стоит в подземных переходах, на перронах, у авто- и железнодорожных вокзалов.

Пропетляв по закоулкам, они свернули в арку и оказались в просторном дворе-колодце. Посреди двора стоял странный покосившийся дом в три этажа, сложенный из какого-то допотопно-красного кирпича, даже с фасада проглядывались ветхие деревянные перекрытия, большая часть окон была заклеена газетными листами. Сам по себе дом был немаленький – три подъезда, но уж очень жалко он скособочился и скукожился в глухом окружении девятиэтажек из серого монолитного кирпича.

– Ты не бойся, – сказала торговка, заметив, что Ян приостановился. – Вот так жить приходится. Нас уже раз пять перекупали, собирались расселять, от коммуникаций отрезали, сейчас вот вернули. Хотели какой-то небоскреб строить. Но дом не сдается. Стоит пока. А нам ничего, мы привыкли. Главное – стены родные.

Ян не вслушивался в дальнейшее бормотание торговки, к тому же его резко прервал скрип ржавой пружины подъездной двери. В сыром полутемном помещении пробираться приходилось почти на ощупь. Силуэт торговки превратился в серое пятно, за которым и следовал Ян.

Дом оказался барачного типа. По обе стороны длинного коридора просматривались и прощупывались деревянные и дерматиновые двери. В потемках время воспринималось непривычно растянутым, и Яну казалось, что идут они чрезвычайно долго, хотя это было чисто физически невозможно, не так велик был дом, да и торговка не мешкала. Наконец, она остановилась у двери, вынула из кармана ключ на длинной тесемке и отворила дверь. Комната оказалась неожиданно чистой и опрятной. В сущности, беспорядок в ней создавать было нечему. У одной стены стояла кровать, у другой – швейная машинка с ножным приводом, у окна, заклеенного газетами, небольшой столик с разнообразной швейной утварью. Выкрашенные белой краской двери, видимо, скрывавшие кухню и санузел, были плотно притворены. По обе стороны от швейной машинки стояли два клетчатых баула, из которых торговка стала вынимать рубахи и раскладывать на кровати. Впрочем, особой необходимости показывать товар лицом не было. Ян готов был взять все, не глядя. Каким-то чутьем он понимал, что в баулах лежит именно то, что ему нужно, и ничего лишнего. Вся демонстрация ему нужна была лишь для того, чтобы убедиться, насколько точно реальность соответствует его представлениям. Было удивительное чувство взаимопонимания со вселенной. Кроме того, цена, которую запросила торговка за «оптовую» партию, показалась Яну даже немного заниженной.