А потом этот застывший мир внезапно очнулся, ожил, пришел в движение. Все бросились бежать. И кричать. Люди начали яростно стряхивать с себя пепел, словно осыпавший их грязноватый порошок раздражал кожу, даже впивался в нее, угрожая сжечь их заживо.

***

Софи открывает глаза. Кругом чернота. Сначала она думает, что умерла. Или нет, еще хуже: ее посчитали мертвой, положили в гроб и похоронили, а она раз – и очнулась, в трех метрах под землей, и теперь наверняка умрет от удушья.

Потом она слышит крики. Довольно далеко, но они отчетливо раздаются в пустом пространстве вокруг нее. Да, в самом деле: из глубины, оттуда, доносятся голоса. А рядом с ней – ничего. Только тишина.

Софи пытается вспомнить. Вот она стоит, с одной стороны от нее – печальная дама, с другой – малосимпатичный тип; она смотрит, как другой, приятный пассажир возится с застежкой своей спортивной сумки. А потом вдруг ужасный грохот, и в то же мгновение ее словно крепко стукнули дубинкой по голове. Однако ей показалось, что удар пришелся спереди и снизу, со стороны славного дядьки, от его сумки, и пробрал ее с ног до головы.

Наверное, она опрокинулась на спину. И, должно быть, кто-то упал ей на правую ногу, потому что она чувствует в верхней части бедра какое-то давление, будто поперек него лежит чье-то тело. Тяжелое, как мешок с цементом. А еще: из него капает. Как из баллона с водой, в котором есть протечка.

Софи пытается дотронуться до этого, но правая рука не слушается. Должно быть, она сломана.

Тот факт, что она сломала руку, совсем не радует Софи – ведь это означает, что ей придется много дней провести в больнице. А главное – они сообщат родителям. Софи так и представляет себе, как ее дурак-отец примчится в ярости, с глазами навыкате.

Что касается Людо, то здесь всё не так страшно. Сегодня им уж точно не встретиться, Софи это отлично понимает. Но, с другой стороны, он ведь и не знал, что она собиралась прийти… Хоть в этом ей повезло. Ладно, будем надеяться, что подарки судьбы, которые ждут ее впереди, не будут столь сомнительными. И более значительными.

Софи пробует ощупать свое правое бедро левой рукой. О, получилось! Вот джинсы, совершенно мокрые. Но ее никто не придавил и ничего не капает на нее сверху. Это она сама истекает кровью. Софи опускает руку чуть ниже. Джинсы, опять джинсы и… всё. Ноги нет.

У нее больше нет правой ноги.

Ей делается тошно.

Она сразу представляет, что скажут родители: «Конечно, шляешься где попало, и вот результат!»

Потом она думает о Людо. О его ласках.

Всё кончено. Никогда больше он не захочет к ней прикоснуться. Ну, может, только из жалости. А разве способен человек прожить всю жизнь с кем-то исключительно из жалости? Разумеется, нет.

Софи кричит.

Но крик не приносит ей облегчения. Она слишком слаба, чтобы плакать. К тому же, она вдруг ощущает страшную усталость. Это оттого, что она теряет кровь. Теряет жизнь.

Ей кажется, что темнота перестала быть такой плотной, будто в ночи забрезжил рассвет.

Внезапно Софи осознает, что умирает.

«Я умираю», – эта мысль возникает где-то на краю сознания, за гранью слез.

Затем ее накрывает широкое белое облако, и Софи едва успевает взмолиться: «Хоть бы я умерла!». И вняв ее просьбе, облако окутывает ее полностью.

***

Он шел по бесконечному, облицованному плиткой коридору, когда произошел взрыв. Все замерло. Мир остановился. Потом, несколько секунд спустя, раздались крики и люди бросились бежать. В двух направлениях. Некоторые, у которых любопытство возобладало над страхом, бежали вниз, навстречу ему; другие обгоняли его, стремясь поскорее достичь выхода, спастись. Но почти все действовали неосознанно, без всякой мысли, и напоминали обезглавленных кур, что бегают по двору фермы.

Вскоре рядом с ним не осталось никого. Тогда он вывернул свою куртку. Ему пришлось проявить чудеса скорости, потому что почти тут же появились какие-то двое, обезумевшие от страха и покрытые пылью. Они чуть не налетели на него, даже не заметив этого. Вот что важно: они его не заметили! Теперь он был высоким молодым человеком в черной куртке, и никто не сможет описать его приметы, если по невероятному стечению обстоятельств возникнет такая необходимость. Кто станет интересоваться неизвестным в черной куртке, который спокойно идет по коридору, тогда как преступление произошло там, в туннеле, и совершено оно, как предполагается, субъектом, одетым в ярко-желтое?

Все же следовало поспешить.

Он ускорил шаг. Если бы не полученные им точные инструкции, он предпочел бы воспользоваться большой лестницей, ведущей на открытое пространство. Вот он уже видит дневной свет, там, наверху. Наконец, он на поверхности. Вынырнуть из этой опасной глубины, где, возможно, еще остались свидетели.

Теперь он на залитой солнцем улице. Он идет, глубоко дыша, словно долгое время был лишен воздуха. Он счастлив. Счастлив, потому что горд. До сих пор у него было так мало поводов для гордости. И для счастья.