Только в воздухе он отключил лежащий в кармане прибор, при работе которого любая направленная на него камера наблюдения показывала лишь мелкую рябь, неотличимую от обычных помех. Будучи полновластным хозяином на этом суперсекретном объекте, своеобразным анклавом вклинившимся на территорию воинской части, он все равно принимал меры предосторожности, чтобы остаться неузнанным. Но даже без них в лицо его знали очень немногие. И не только здесь, на секретной базе, но и во внешнем мире.

Генерал-лейтенант Григорий Степанович Ковригин, командир созданного несколько лет назад подразделения "М" - под таким именем он был известен директору ФСБ и нескольким его заместителям. Но, кроме имени командира и названия подразделения, они не знали больше ничего. Ни задач, ни штатного расписания, ни даже расположения его базы. Бюджет подразделения проходил в бухгалтерии общей суммой, и расшифровка его тоже была секретом для всех.

Естественно, такое положение не могло удовлетворить верхушку службы безопасности, возмущенную узурпированной вседозволенностью какой-то прилепившейся к ним конторы. Один из заместителей директора организовал тайное расследование, но уже через неделю вылетел на пенсию и уехал на дачу ловить карасей в ближайшем пруду. Расследование прекратилось само собой, и желающих возобновить его как-то не нашлось.

Не намного больше знали про своего командира сотрудники и бойцы подразделения. Точнее, подавляющее большинство их не знали о нем совсем ничего и даже не подозревали о его существовании. Это были вспомогательные службы, силовая группа и другие, не имеющие понятия о подлинных задачах подразделения люди. Те же немногие посвященные, кто занимался непосредственно делом, видели его очень редко и присвоили ему прозвище Мангуст. Когда ему стало известно о прозвище, он не только не обиделся, но даже был польщен. Ему понравилось сравнение с маленьким отважным зверьком, смело вступающим в схватку с ядовитыми гадами. Настолько понравилось, что он даже сам стал называть себя так.

Больше всех о Мангусте знал его заместитель Игнат Корнеевич Архангельский, единственный, с кем он мог разговаривать без обиняков, не боясь, что его не поймут, и будут крутить пальцем у виска. Именно они вдвоем, встретившись в далеком тысяча девятьсот сорок восьмом году, положили начало тому, что спустя много лет превратилось в подразделение "М". Правда, тогда они еще не знали слова "мутант", главной своей задачей считали борьбу с колдунами, и буква "М" для названия была придумана совсем недавно.

Ни одного, ни второго не смущало, что они сами относятся к той же редкой разновидности человеческого рода. Давным-давно Мангуст разработал классификацию, делящую эту разновидность на две категории - чистых и нечистых. Причислив себя и Архангельского к первым, он объявил беспощадную войну вторым. Собственно, такая классификация давным-давно бытовала в народе, отраженная в сказках о добрых и злых магах, чародеях и колдунах. А Мангуст просто конкретизировал и проецировал сказочные сюжеты на современную действительность. Он не трогал знахарей и целителей, использующих ментальный дар в благих целях, но не знал жалости к тем, кто из злобы или корысти насылал на людей порчи и проклятия. А главными врагами он считал колдунов пришлых, злоумышляющих против Российского государства, как бы оно не называлось на тот момент.

Ненависть к черным магам возникла у Мангуста, тогда просто парубка Грицко из небольшого полтавского села, еще при правлении незабвенной памяти государя императора Александра III. Исполнилось ему в ту пору семнадцать лет, и необычные силы только начали шевелиться в нем. Но он уже стал сознавать свою исключительность, как и то, что в селе его дарованиям будет тесно. Внутренний голос подсказывал ему - не спеши, поживи дома еще годик!
– но очень уж был он нетерпелив тогда, и после пасхи ушел в Киев, не получив на то отцовского благословения.

При помощи своих незаурядных способностей, обычных и необычных, Грицко сумел неплохо устроиться в большом городе. Днем он работал в мебельной мастерской, освоив профессию краснодеревщика, а после работы отправлялся в вечернюю школу, открытую для молодых рабочих губернским благотворительным обществом. Там он был первым учеником, и учителя вполне серьезно советовали ему после окончания школы поступать в университет.

Будучи парнем богобоязненным и воспитанным родителями в духе уважения законов и преданности государю, Грицко ни разу не помышлял о неправедном применении своих тайных сил в целях обогащения, и потому жил скромно. В первом же письме, полученном из дома, отец написал, что простил его, дал свое благословение на городскую жизнь и, мало того, даже прислал тридцать рублей.

А перед рождеством случилось то, из-за чего потом Григорий тысячу раз пожалел, что не подчинился в свое время внутреннему голосу и ослушался отца. Конверт с запечатанным в нем страшным известием только начал свое путешествие из Полтавы в Киев, а он уже мчался в родное село, почувствовав, что произошло непоправимое.

На похороны он не успел. Отец сгорел за два дня от непонятной болезни, которую так и не смог определить земский врач. Зато определил Григорий. Простояв три часа на могиле, не замечая ни студеного ветра, ни секущего лицо колючего снега, он ясно увидел всю картину случившегося. Отец умер в результате порчи, наведенной заезжим из Львова колдуном. А заказал порчу сосед, у которого были виды на принадлежащий отцу земельный клин.

Наверное, именно тогда и превратился Грицко в Мангуста, хотя прозвали его так больше, чем столетие спустя. Соседа он трогать не стал, рассудив, что если уничтожит его, то сам превратится в черного колдуна, и вручил его судьбу в руки Господа, не забыв, правда, устроить так чтобы он и думать забыл об отцовской земле. Зато разыскал львовского чародея и в результате скоротечной, но яростной невидимой схватки у того перестало биться сердце.

Григорий вместе с заботами о немалом хозяйстве отказался от своей доли наследства в пользу старших братьев, и снова уехал в Киев. Случившаяся трагедия полностью раскрыла и даже обострила его способности. Осознав это, он ушел из школы и занялся самообразованием. Теперь он проводил все свободное время в библиотеке, проглатывая по книге за вечер, а в выходные и по две. Упор он делал на юриспруденцию, и все прочитанное без особых усилий откладывалось в его бездонной памяти.