– «Чёрное солнце»! – охнул Рыжий и тут же вскинул руку: – Всё, пастор, я вам верю, как…

ТугаринЗмей расхохотался, а Сихали вдруг почувствовал покалывание и зуд справа на груди. С беспокойством хлопнув по нагрудному карману, он вытащил из него служебный радиофон и молча выслушал сообщение под грифом «Строго секретно. Только для личной передачи».

Илья следил за генруком с нарастающим беспокойством, пока не выдержал и спросил:

– Серьёзное чтото?

– Да, – сухо ответил Тимофей, аккуратно укладывая радиофон обратно в карман и застегивая клапан. – Флоты Евразии, Австралазии и Евроамерики устанавливают блокаду АЗО, даже вшивый Афросоюз послал крейсер «Ассегай». Острова Кергелен, Буве, Крозе, Южная Георгия уже зачищены.

– Да они что, с ума все посходили, что ли?! – заорал Сегаль.

– В МККР уверены, что коварные антаркты испытывают психодинамическое «чудооружие».

– Идиоты, – процедил Купри, морща лицо, – что за идиоты!

В салон заглянул пилот, кряжистый Сан Саныч, на объёмистом чреве которого не сходилась рубашка, и поинтересовался:

– Это правда? Ну, про АЗО?

– Истинная, – кивнул Сихали, – беспримесная…

Тимофей отрешённо глядел в иллюминатор, будто вся эта мирская суета его и не касалась.

– Змей, – сказал он, – помнишь капитана Панина? С «Кунашира»?

– А то!

– Убили его, – ровным голосом сообщил Браун. – На Кергелене. Нашито терпеть не стали, полезли лупить морпехов… Короче, там перепахали плазмой две наших плавбазы – «Кунашир» и «Нунивак». Переплавили всё до твиндека. [107]

– Снимаю свой вердикт, – негромко сказал потрясённый Купри. – Это не идиоты. Это сволочи!

Тимофей рассеянно кивнул, а затем, словно завершив какуюто скрытую работу, встрепенулся.

– Сан Саныч, – приказал он, – заворачивай к Беллинсгаузену. «Новолазаревская» занята десантниками из Международных войск.

– Есть! – Лётчик резво юркнул в пилотскую кабину.

Турбины за бортом подняли вой, «Голубая комета» плавно накренилась, забирая к северозападу.

– Илья, – сказал Браун железным голосом, – вызывай Океанский патруль. Береговую охрану – в ружьё. ОГ – в полную боевую.

ТугаринЗмей молча козырнул и выдвинул консоль бортового компьютера, набирая коды по памяти.

– Что же это будет?.. – растерянно пробормотал Помаутук.

– Война, – коротко бросил Сихали.

13 декабря, 12 часов 40 минут.

Станция «Беллинсгаузен».

Станция «Беллинсгаузен» расположилась на югозападной оконечности острова Ватерлоо, [108]у бухты Ардли, рядом с полуостровом того же названия. Или островом? В общем, когда отлив, то полуостров Ардли соединён узкой косой с основным берегом, а в прилив перешеек скрывался под водою.

Станция хорошо вписалась между двумя утесистыми мысами, её параллелепипеды и купола заняли обширную террасу из постепенно поднимавшихся галечных валов, покрытых пучками кустистого мха. Террасу прорезал ручей, вытекавший из озера Китеж, через него был перекинут трап – «мост Ватерлоо», а неподалеку, на холме, крепко сидела бревенчатая церковь Св. Троицы.

Летняя пора баловала «беллинсгаузенцев» – небеса тутошние почти всегда пасмурны, и вдруг солнышко в безветренную погоду!

На южных склонах холмов лежали снежники. Снег был мокрый, ноздреватый, он таял и подтекал, размывая суглинистый грунт. Ручейки, мутные или прозрачные, ласкали слух самим звуком журчания, таким необычным для Антарктиды, и спадали с обрыва в бухту, где у самой воды громоздились причудливые скалы, а каменистые пляжи были облюбованы пингвинами. Привычных Брауну «аделек» видно не было, всё больше шлялись пингвины бородатые – их ещё называли антарктическими, и ослиные, иначе – папуа. Почему бородатые, ещё можно было понять – у этих птичек, ростом с «аделек», от уха до уха, поперёк белого горла, проходила узенькая полоска чёрных перьев. А вот почему пингвинов папуа, красноносых и краснолапых, прозвали ослиными, неясно. Говорили, что изза крика, подобного тому, что издают ишаки, однако, когда Тимофей Браун приближался к папуа, те издавали обычное пингвинье карканье, хриплое и не шибко музыкальное. Что к чему?..

– А вонито… – проворчал Илья, морща нос, – удушливый запах птичьего помёта раздражал его обоняние.

– Поделикатней, Илья, поделикатней, – улыбнулся Сихали. – Всё ж таки пингвин – символ АЗО.

С Нового аэродрома [109]они шли пешком вдоль берега моря. Пингвины, как и везде, не разбегались, завидя людей, а гурьбой, точно маленькие дети, спешили навстречу: одни, неуклюже переваливаясь, торопливо ковыляли, другие, плюхнувшись на рыхлый снег, скользили на пузе, как на санках, отталкиваясь ногами и култышками крыльев. Вставали перед Сихали и каркали на разные голоса. Тимофей начинал наступать на них – передние пятились и наталкивались на задних, те начинали их клевать и бить крыльями. Передние давали сдачи. И пошла потасовка…

В распадках, на островках ещё не растаявшего снега, возлежали тюлени – видать, жарко им было на тёмной гальке. У приливной трещины во льду грелся на солнце морской леопард. Шурик Рыжий с трудом разбудил его, толкая палкой в бок. Хищник лениво поднял голову, посмотрел на приставалу мутным взглядом, зевнул и опять заснул, уронив голову на обточенные морем камни.

– А ну вставай! – цеплялся к нему Рыжий. – Разлёгся тут!

Леопард взревел и сделал несколько неуклюжих подскоков к хулигану, щеря усатую пасть с редкими жёлтыми клыками. Но ярость его истощилась на второй секунде – ластоногий снова выстелился и закрыл глаза.