Шрифт:
Через неделю в редакцию пришел Игорь Муравьев, двадцатилетний паренек, рабочий мелькомбината. Стеснительный, робкий. Когда он вошел в кабинет, на лице у него было такое выражение, будто он сильно провинился. Сергей горячо и с удовольствием стал с ним работать. Игорь безусловно был способным человеком и, главное, с хорошим вкусом. И только третий вариант рассказа наконец удовлетворил Сергея. А теперь вот этот самый яркий рассказ в альманахе, в какой-то степени его детище, Дадонов хочет безжалостно выбросить! И почему? Потому, что рассказ написан на острую тему, он обличает людей, которые обязаны охранять природу, но вместо этого уничтожают ее. И пусть главный герой рассказа сам лично ни разу не выстрелил в дикого зверя и не срубил ни одного дерева в лесу, но благодаря его попустительству и равнодушию отравлен водоем, вырублен лес, погиб последний голубой олень...
Сергей чувствовал, как в нем поднимается гнев против Дадонова. Вот так один человек легко может нанести удар в самое сердце другому человеку, которого даже и в глаза не видел. Сергей вспомнил, с каким азартом и радостью работал над рассказом Игорь Муравьев, когда поверил, что его напечатают. Он волновался, как мальчик, вручая Сергею выправленный рассказ. Сергей даже не подозревал, что в этом юноше столько огня. Игорь все схватывал на лету, а если с чем был не согласен, то спорил умно и убедительно, отстаивая свою точку зрения. Поражали в этом парне начитанность и эрудиция. И вот когда рассказ получился, Сергей должен будет сказать Игорю, что он не пойдет...
— Я этот рассказ не выброшу из альманаха, — твердо сказал Сергей.
Дадонов с любопытством взглянул на него, и во взгляде его на этот раз не было обычной доброжелательности.
— Ты можешь его, конечно, оставить… «для семейного альбома», как говорит дядя Костя.
— Этот рассказ будет опубликован, — сказал Сергей, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
— Только не в альманахе, который я подписываю в печать.
Они посмотрели в глаза друг другу. До сих пор они ладили. Сергей уважал Дадонова за ум, прямоту, честность. И Павел Петрович уважал Волкова за талант, независимость, принципиальность, порядочность. И стоит ли их хорошее отношение друг к другу ставить под удар из-за одного рассказа? В этом споре они зашли так далеко, что если один из них не уступит, то произойдет взрыв.
«Горячий мужик! — думал Дадонов. — Такой не пойдет на попятный... Глаза как у разъяренного тигра! Сейчас заявит, что не будет вести альманах... А где я возьму еще такого опытного и добросовестного редактора-составителя?»
«Легче всего хлопнуть дверью и уйти, — размышлял Сергей Волков. — Но и убедить его я не в силах... Нельзя ссориться с Дадоновым. Областное издательство утвердило ответственным редактором альманаха Дадонова, а меня всего-навсего редактором-составителем. И, естественно, последнее слово всегда оставалось за Дадоновым. .. В конце концов он отвечает за альманах и вправе поступать, как находит нужным. И потом, Дадонов хороший человек и так много сделал для меня... Нет, нельзя с ним ссориться!»
Сергей на миг представил себе лицо Игоря Муравьева, когда он вернет ему рассказ. Игорь ничего не скажет, он толковый парень и все понимает. Возможно, даже и не упрекнет ни в чем Сергея... Но уйдет обманутым, в одну минуту утратив веру в человеческую справедливость и, самое страшное, веру в себя! Знали бы молодые авторы, на что идут иногда редакторы, чтобы отстоять их произведения...
— Вы можете рассказ не печатать, это ваше право, — стараясь говорить спокойно, произнес Сергей.—Но вы поступите несправедливо, и я больше не смогу вас уважать, как прежде.
Теперь у Дадонова порозовели скулы. Сидя на диване, он развязывал и снова завязывал тесемки коричневой папки с рукописями. Резко поднялся, высокий, поджарый, и пошел к двери. На пороге обернулся.
— Каким ты был, таким и остался... — с улыбкой произнес он, но улыбка получилась натянутой.
— А это плохо? — спросил Сергей. Не глядя на него, он водил пером по чистому листу бумаги.
— Не знаю... — сказал Дадонов и вышел.
А через томительный час — работа валилась из рук Сергея — зазвонил телефон, и Павел Петрович Дадонов сообщил, что еще раз перечитал «Голубого оленя» и согласен, что рассказ хороший и его, пожалуй, можно печатать. .. Нужно только концовку чуть-чуть изменить...
Сергей повесил трубку, выпрямился на стуле и облегченно вздохнул, будто сбросил с плеч огромную тяжесть. Этот час показался ему самым долгим за всю его жизнь.
Сергей вышел на балкон и, облокотившись о железные перила, закурил. Лена посадила в деревянные ящики цветы, и они густо разрослись. От перезимовавших цветов остались порыжевшие длинные метелки со съежившимися коричневыми листьями. Они негромко шуршали на холодном ветру. Снег перестал идти, и кругом разлились лужи. Даже не верилось, что еще утром было белым-бело, завывала метель. Из-за мокрых блестящих крыш — возле чердачных окон еще сохранились комки нерастаявшего снега — посверкивало заходящее солнце.
Она должна появиться на той стороне улицы, у главпочтамта. Издали заметив его, улыбнется и помашет рукой, а бывает, о чем-то задумавшись, и не взглянет на балкон. Вот и сегодня она не подняла голову, не улыбнулась и не помахала рукой. Тоненькая, в светлом плаще и косынке молодая женщина задумчиво шла по тротуару. Каблуки ее высоких сапожек неторопливо постукивали.
Раздался звонок. Хотя у нее и был ключ, она всегда звонила. И звонок был длинный и радостный. Сергей открыл дверь, обнял Лену и поцеловал. Щеки у нее были прохладные и пахли весенней свежестью, глаза сияли.