Некоторое время они молча сидели на полу. Затем ни с того ни с сего он резко сказал:

– У меня три брата и сестра.

– Что, прости?

– Я никогда не рассказывал тебе о своей семье. Вот: у меня три брата и одна сестра. На самом деле девочек было две, но одну мы потеряли.

Ox…

Марисса снова села, думая, что он говорит как-то очень странно.

От его безжизненного голоса по телу Мариссы побежали мурашки.

– Самое раннее воспоминание о моей сестре Джойс, – заговорил он, – относится к тому моменту, когда ее младенцем привезли домой из больницы. Я хотел посмотреть на малышку, побежал к люльке, но отец отшвырнул меня, чтобы мой старший брат и сестра могли на нее взглянуть. Когда я стукнулся о стену, отец поднял на руки брата, чтобы тот смог прикоснуться к сестренке. Я никогда не забуду голоса отца…

Акцент Буча изменился:

– «Это твоя сестрычка, Тедди. Будешь ее любить и заботиться о ней». Я подумал: а как же я? Я тоже хотел любить ее и заботиться. Я сказал: «Па, я тоже хочу помогать». Он даже не посмотрел в мою сторону.

Марисса поняла, что слишком крепко сжала руку Буча и, наверное, делает ему больно, но, казалось, он не замечал. А она не могла ослабить хватку.

– После этого, – продолжил он, – я стал наблюдать за отцом и мамой, за тем, как по-другому относятся они к остальным детям. Особенно по вечерам в пятницу и субботу. Мой отец любил выпить, и я стал тем, на ком он отрывался.

Когда Марисса ахнула, Буч равнодушно покачал головой.

– Нет, все в порядке. Все было хорошо. Благодаря ему я всегда мог врезать в ответ, и, поверь, мне это пригодилось. В общем, как-то наДень независимости… черт, мне тогда было почти двенадцать…

Он потер подбородок, карябая щетину.

– Да… наступил День независимости, и мы всей семьей находились у моего дяди на Мысе. Мой брат достал охлажденное пиво и пошел с приятелями в гараж, они открыли бутылки. Я прятался в кустах, хотел, чтобы меня тоже позвали. Знаешь… я надеялся, что мой брат…

Он прокашлялся.

– Когда мой отец стал их искать, другие ребята убежали, а мой брат чуть не наложил в штаны. Но отец просто рассмеялся. Сказал Тедди, что мать ни в коем случае об этом не узнает. Затем увидел меня, прячущегося в кустах. Подошел, схватил за шиворот и ударил наотмашь так, что потекла кровь.

Буч с трудом улыбнулся, и она посмотрела на неровный край его переднего зуба.

– Он сказал: это за то, что я шпион и ябеда. Я клялся, что всего лишь смотрел и не собирался никому рассказывать. Он снова ударил меня и назвал извращенцем. Мой брат… да, мой брат просто смотрел на происходящее. Не проронил ни звука. А когда я с разбитой губой и сломанным зубом прошел мимо матери, она прижала к себе мою сестру Джойс и отвернулась.

Он медленно покачал головой.

– Поднявшись наверх, я пошел в ванную и помылся, затем направился в комнату, которую мне отвели. Меня не заботил Бог, но я встал на колени, сложил ладошки вместе и помолился, как истинный католик. Я просил Господа, чтобы эта семья оказалась не моей. Пожалуйста, пусть это будет не моя семья. Пожалуйста, пусть будет другое место, куда я могу пойти…

У Мариссы появилось ощущение, что Буч не осознает, что говорит сейчас в настоящем времени. Как и того, что дотянулся до шеи и сжал увесистый золотой крест, словно вся жизнь зависела от него.

Его губы изогнулись в улыбке.

– Но должно быть, Бог знал, что я сомневаюсь на Его счет, – ничего не произошло. Той осенью мою сестру Джени убили.

Марисса резко вздохнула, Буч указал на что-то позади себя.

– Татуировка на моей спине. Так я считаю годы, прошедшие с тех пор, как она покинула нас. Я последним видел ее в живых, когда она села в машину к тем парням, которые… надругались над ней за зданием нашей школы.

Марисса потянулась к нему.

– Буч, мне так…

– Нет, дай-ка я доскажу. Это как несущийся поезд, мне не затормозить.

Он отпустил крест и провел рукой по волосам.

– После того как Джени исчезла и ее тело нашли, отец больше никогда не прикасался ко мне. Близко не подходил. Не смотрел на меня. Даже не разговаривал со мной. Мать спустя некоторое время сошла с ума, и ее поместили в психушку. Как раз в то время я начал пить. Болтался по улицам. Принимал наркоту. Ввязывался в драки. Семья ковыляла сама по себе. Я так и не понял перемены в своем отце. В смысле… он же не один год меня бил и вдруг… перестал.

– Я так рада, что он остановился.

– Для меня не такая уж разница. Ожидание, что тебя могут поколотить, не менее ужасно, чем настоящие тумаки. Еще и – не зная причины… но я выяснил. На вечеринке моего старшего брата по поводу окончания университета. Мне тогда было где-то лет двадцать, и я переехал с Юга, э… из Южного Бостона сюда, потому что начинал полицейскую карьеру в Колдуэллском отделении полиции. В общем, я приехал домой на вечеринку. Мы находились в доме какого-то парня с кучей стриптизерш. Отец набрался пива. Я подналег на кокаиновые дорожки и потягивал скотч. Вечеринка подошла к концу, и я совершенно потерял над собой контроль. Я переусердствовал с кокаином… Боже, в тот вечер я так накачался! Итак… отец уходил… кто-то вызвался его подбросить, и вдруг мне приспичило поговорить с этим сукиным сыном.