Елизавета повернулась и обняла Кэт.

— Я знаю это, Кэт. Я знаю. Но не смей меня раздражать. — Она улыбнулась: — Значит, он посмотрел на меня так, как будто хотел проглотить всю целиком? Должна признать, что все так и было. Но, в связи с тем, что он всего лишь посмотрел, то какое мне до этого дело? Не бойся, Кэт, я не позволю никакому мужчине взять верх надо мной. Давай-ка пораскинем карты. Давай посмотрим, что они нам теперь расскажут о нашем высоком темном короле.

— Бойтесь его! Это-то они и скажут.

— Мне? Бояться? Пусть он сам боится меня!

— Нет, миледи, это вы находитесь в сильном волнении. Будьте осторожны. Он — непростой человек.

— Здесь ты права, — засмеялась Елизавета, предвкушая волнующий роман. — Он на самом деле непростой человек.

Пришел ноябрь. В Хэтфилде стали заметны проявления активности. Принцесса была неприступна, она была по-королевски величественна, хотя и весела, а также надменна и как никогда вспыльчива.

К ней приехал с визитом граф Ферия, и это добавило масла в огонь, так как все понимали, что это значило.

По приказу своего хозяина, Филиппа Испанского, Ферия явился, чтобы втереться в доверие к Елизавете.

Граф низко поклонился — ниже, как тут же заметила Елизавета, чем при их последней встрече. Его поведение вызвало у нее желание громко рассмеяться. Она подумала про себя: «Значит, твой хозяин скорее окажет поддержку мне, кого он подозревает в ереси, чем позволит своему давнему врагу королю Франции водрузить на английский трон Марию Шотландскую».

Было приятно сознавать, что ей собирается оказать поддержку влиятельный Филипп, а также то, что она все равно ее получит, что бы ни сделала. Если ей заблагорассудится, то она может быть холодна с Ферией или может оказать ему теплый прием — в любом случае ее поведение не изменит решения его хозяина. Испания считала ее меньшим из двух зол, и она им и останется.

— Я польщена, милорд, — сказала она ему, что вы почтили своим сиятельным присутствием мое скромное жилище.

— Это я польщен, — ответил напыщенный испанец.

Елизавета окинула его изучающим взглядом и с удивлением спросила себя, что заставило Джейн Дормер, фрейлину королевы, влюбиться в него. Он был по-своему красив — но ведь он испанец! Дайте Джейн хорошего доброго англичанина. Ее мысли неизбежно возвращались к Роберту Дадли.

Принцесса пригласила Ферию отужинать вместе с ней.

— Мне доставляет огромное удовольствие сознавать, что вы приехали, чтобы заверить меня в дружеских чувствах вашего господина, — сказала она, когда они сели за стол.

— Мой господин никогда не жалел усилий, чтобы продемонстрировать вашей светлости свою дружбу, — ответил он. — Вы знаете, что королева на самом деле очень тяжело больна?

— Я слышала об этом.

— Ваша светлость, для вас наступают великие времена, — продолжал Ферия. — Вы будете провозглашены наследницей королевы. Таково желание моего господина. Вы знаете, какое влияние он имеет на королеву, и только благодаря ему это свершится.

Тонкие рыжеватые брови графа при этом взметнулись вверх, подбородок надменно вздернулся.

— Ваш господин — мой хороший друг, я в этом не сомневаюсь, — сказала она. — Но я не понимаю, как он — или кто-то другой — может дать то, что принадлежит мне по праву крови. Ни в чьей власти дарить мне то, что по праву рождения принадлежит мне, и никакой суд не может отнять его у меня.

— Разве в Англии не стало традицией, что монарх должен объявить своего преемника?

— В Англии стало традицией, милорд, что право наследования переходит к ближайшему родственнику.

— В связи с браком отца и матери вашей светлости возникли некоторые сложности.

— Я — дочь своего отца, — сказала она, — и любой, кто знает меня, не сомневается в этом.

— Вы глаголете истину, и желание королевы — при поддержке его величества, моего господина, — сделать вас своей преемницей. Мне хотелось, чтобы вы знали, что его всекатолическое величество — ваш друг.

Она проигнорировала его слова. Ферия с трудом верил, что эта надменная молодая женщина всего лишь несколько лет назад была скромной и готовой всем угодить принцессой. Она знала, что ее положение прочно, она знала, что королева находится на смертном одре, она знала, что всего через несколько недель, а, возможно, и дней, она станет королевой Англии. Раздраженный испанец подумал, что она вела себя так, словно власть у нее уже в кармане.