– Используют предлог «конец света», только чтобы не работать, – говорю я.

– Наверное. Но знаешь, что? К-конец света в твоей жизни почти наступил, в моей тоже ничего интересного не происходит, поэтому давай это как-то отметим, а то тоска смертная.

– Как, например? Махнем в Мексику? Так там сейчас отели уже так цены взвинтили… Для нас – конец света, а для них – пиар-повод и куча туристов…

– Да…

Мы помолчали.

– Все-таки не жизнь – бессмыслица какая-то, – говорит Кира.

– Это да… Я что-то могу для тебя сделать? – спрашиваю, чтобы как-то поддержать подругу. – Нет, серьезно. Мексика – это банально. Да и дорого. Но куда-нибудь поближе махнуть – почему бы и нет?… На выходные, например. В октябре или ноябре, чтобы не оттягивать.

Где-то дальше по Крещатику громко взвывает сирена машины, но звук оглушает даже здесь, в кафе. Официант приносит нам кофе и не спеша расставляет чашки. Сирена, не умолкая, бьет по ушам.

– …Сижу сегодня у себя, сеанс с клиенткой, вдова, – между тем меняет тему Кира. Чтобы ее расслышать, из-за шума мне приходится напрягать слух. – Ко мне ее родственники направили, мол, горюет сильно, поведение странное, смеется невпопад и плачет, мол, посмотрите, доктор, шок у нее… Смотрю, а вдова-то и не горюет вовсе. Вернее, в расстройстве, только совсем не из-за мужа. Наоборот, радуется, что тот умер – свободна она теперь. По рассказам, давно их ничего не связывало, дети выросли, у обоих отношения на стороне и желание развязки… Унаследовала огромный дом, пару внедорожников и еще так, по мелочи, включая кредитные долги. Облегчение после смерти – да, но страдает моя вдовушка действительно – как раз из-за свалившихся долгов и отсутствия денег. Никто не знал, как у них в-все было, поэтому, во-первых, приходится ей теперь перед всеми горе изображать, а во-вторых, соображать, где деньги взять, чтобы рассчитаться. Сидит на кушетке, рассказывает, а я все время думаю, вот черт побери-то! Как же все надоело. Тоска тоской. Бросить все хочу, уехать в Рим… Или – о! – Лондон, где жизнь б-бурлит, нет клиентов с их проблемами и похоронных маршей.

Рим Римом, но «Лондон» в устах Киры – это своеобразное кодовое слово. Когда она начинает «хотеть в Лондон», значит, ей нужен отпуск, чтобы встряхнуться от жесткой повседневности. А хочет она туда примерно раз в полгода. Очередной шестимесячный срок, по-видимому, уже истекает. О Лондоне я слышу регулярно, однако же за много лет нашей дружбы не помню, чтобы Кира там побывала.

– Если мир в декабре действительно рухнет и нам всем уже нечего терять, значит самое время исполнять мечты, дорогая, – моментально соображаю я. – Мексика – не Мексика, в Риме лично я недавно побывала, а вот в Лондон действительно пора. Переключишься, подзарядишься энергией большого города…

Сирена все не смолкает, более того, к ней присоединились клаксоны других авто. Грохот на Крещатике нарастает («…Все-таки интересно, чем может вдохновлять большой город?…» – думаю я между тем.) С перекрестка доносится требовательный свисток патрульного.

У Киры звонит телефон.

– Привет, Рома. Как вы там? Покушали? Ел нормально?… Да-да. Ясно. Молодцы. Давно уснул? Ага… Ясно. Что-что? Нет, не думаю… Хорошо, молодец. Вы покакали? Успешно? Так-так… Ага. Сегодня сильно капризничал? Ну, посади его еще на горшок – как проснется, обязательно должен покакать. Хорошо? Нет, сегодня я задерживаться не должна, вечером сразу домой. Да-да… Окей, звони, если что. И позвони, когда п-проснется, поест и покакает, ладно?…

Это был «нянь», как называет его Кира. Полтора года назад она усыновила мальчика. Тогда Егорке было всего пару месяцев, Кира, как его увидела, сразу очень к нему привязалась. Еще два месяца она безостановочно и взахлеб рассказывала мне о малыше, а затем вдруг объявила, что официально стала его матерью – усыновила. Это был ребенок ее клиентки. Вернее, у клиентки, известной в городе строгой бизнес-дамы, семнадцатилетняя дочь еще до окончания школы родила ребенка («Ох уж мне эта «золотая молодежь»! – театрально сокрушалась дама. – Никогда б не подумала, что моя – и тоже… Ну это…».) От мальчика было решено отказаться и дело замять, чтобы не просочилось в прессу, однако после этого и дама, и дочь проходили у Киры курс терапии. Кира же разыскала малыша, и Егор таки обрел мать.

Егор, хоть и родился недоношенным, отличался крепким здоровьем и смекалкой не по годам. И чем дальше, тем все больше становился похожим на Киру: вскоре волосы его приобрели такой же оттенок, как у Киры, перестали пушиться, как у большинства детей, и стали топорщиться, как у подруги. Глаза были такими же огромными и голубыми, как у нее, и если бы ему сделать пирсинг на маленькой бровке («Не смей так шутить, Лана!»), сходство было бы просто ошеломительным.

Кира обожает Егора. Часто признается, что именно он не оставляет места для уныния.

– Попробуй тут похандрить, когда возвращаешься домой, а тебя ждут вопросы: «Мамочка, а у козочки детки кто – козюльки?… А когда ты мне родишь братика?… Почему муха умеет летать, а я – нет?… Смотри, я в варенье дырочку языком сделал!..»

Роман младше Киры всего на шесть лет, он няня нетипичная в наших широтах – в подавляющем большинстве парни в сиделки не идут. Где она его откопала, подруга до сих пор не признается и отшучивается, но говорит, что он любит детей и для нее незаменимый помощник. Сам себя Роман всегда именует не иначе как «Роман, инженер-гидротехник и любитель детей» и иногда уточняет, что гидротехник он по образованию – несколько лет назад окончил университет по этой специальности, а любитель детей – по призванию. Он был с Егором с его первых месяцев, когда Кира просиживала в офисе допоздна и работала по выходным, поэтому они хоть и договорились, что «это – мама, а это – дядя Рома, нянь и кормилиц», первое слово Егора услышал именно Роман, и звучало оно как «тата». Что немало озадачило Киру.

– Папа Ома, мой комиц, – часто впоследствии называл няня Егор. «Тата» у него вполне органично перешло в «папа».

Сейчас, по-видимому, радости от сына Кире уже не хватает, потому что даже после звонка няня она остается задумчивой и невеселой. В своем типично «лондонском» настроении.

Не хочется, но пора расходиться по офисам – обеденная пауза заканчивается. Кира остается рассчитаться с официантом, я ухожу «попудрить нос». Закрываю за собой дверь в кабинку и стаскиваю колготки. И тут в кармане начинает вибрировать мобильный.