Не хочу планировать жизнь – ХОЧУ ЕЕ ПРОЖИВАТЬ.

Отныне у меня нет непродуктивного времени – я не бездельничаю, Я НАБЛЮДАЮ. НАКАПЛИВАЮ энергию и эмоции.

Не хочу волноваться, как я выгляжу в глазах других – работодателей, коллег, приятелей, знакомых, а также самых близких – отца, Киры, Антона (черт, тут следует зачеркнуть. Или взять в кавычки и писать с маленькой буквы: «антон» – как имя нарицательное, просто обозначение эфемерного любимого парня, которого когда-нибудь встречу). Не хочу переживать, нравлюсь я им или нет. До сих пор я тратила колоссальную энергию, чтобы им нравиться. Быть лучшей в глазах работодателя, авторитетом для коллег, правильной – для друзей и близких. И сил не оставалось на то, чтобы просто быть собой. Чтобы УСЛЫШАТЬ СЕБЯ. Понять, чего же именно МНЕ хочется. Теперь – все, пора расслабиться, пусть они сами решают, нравлюсь я им или нет, – это их полное право.

Мне нужны не яхты-пальмы-кадиллаки-и-денежные-довольные-клиенты, а нужен покой. Без идиотских стрессов и ненужных тревог, пожирающих меня заживо. Нужно, чтобы чувства были обострены и на важное хватало энергии. А это все – эмоции (настоящие), вкус, желания и силы их исполнять – ПРИХОДИТ ИЗ ПОКОЯ. Из моего собственного покоя – так я очень явственно сейчас это ощущаю. Даже если для всех (вроде Антона) это выглядит как непродуктивный простой и топтание на месте.

Долой клиентов-порше-виллы!

Да здравствует МОЯ МЕДЛЕННАЯ ЖИЗНЬ!

Вот этого я действительно хочу.

Стоп. Стоп-стоп-стоп.

Стоп!..

Я нащупала свои первые «хочу»? Те, опираясь на которые, можно строить СВОЮ жизнь?…

Я лихорадочно ищу в сумке свой яркий желтый блокнот, заполненный до этого лишь «не хочу», и начинаю записывать все то, о чем только что размышляла.

Покой.

Нет – пожирающим стрессам.

В топку – стремление понравиться другим.

Да – вкусу к тому, что делаю. Ем и пью. Читаю и смотрю. Познаю.

Да – неспешности.

Йес наблюдениям – за собой и окружающим миром.

Напоследок мне приходит в голову, что, если цель у меня так и не выкристаллизуется, – это не смертельно. Я не могу ее выкристаллизовывать под взведенным курком необходимости!

Если у меня высокий каблук и броский макияж, значит мне внутри неуютно. Чем хуже настроение, тем лучше я выгляжу. Чем прямее спина, тем дерьмовей внутри. Я это заметила случайно, но работает это правило безотказно. (Махровая парализующая депрессия не в счет.)

Сейчас в свой обеденный перерыв я вышла из агентства и иду в наше с Кирой кафе в Пассаже на Крещатике: вышагиваю по улице с гордо поднятой головой, как королева. Кошачьи глаза, каблук одиннадцать сантиметров.

Кира меня уже ждет. Сидит чернее тучи, грызет наманикюренные ногти. Тоже, к слову, отлично выглядит. Значит – беда.

– Жизнь – отстой? – спрашиваю вместо приветствия.

– Привет. Это точно.

– Серьезно, что случилось?

– Да так, ничего особенного. Надоело все. Знаешь, я столько времени провожу в царстве мертвых, что иногда кажется, вот-вот наступит конец света.

В отличие от большинства предпринимателей, сколотивших свой бизнес в Украине вскоре после распада Союза в середине девяностых и ведущих его до сих пор (первое поколение бизнесменов, так сказать), Кира свое похоронное бюро унаследовала от отца. Восемь лет назад ее отец сам стал клиентом бюро, а Кире, тогда выпускнице факультета психологии, пришлось постигать премудрости отцовского дела сразу на практике. Самостоятельно она, конечно, могилы не копает (для черной работы у нее есть штат и подрядчики), больше сосредоточилась на снятии стресса у оставшихся в живых родственников (чтобы больше зарабатывать, Кира любит оказывать услуги «класса премиум», как она сама говорит, – среди ее клиентов немало известных и обеспеченных), но она действительно отлично знает все городские кладбища, гробовщиков, катафалки и оркестры, может запросто перечислить всех недавних (известных) покойников, знает сплетни, которыми у нее в офисе обменивались члены семьи усопшего, в курсе распрей детей по наследству богатых папенек; свою диссертацию писала, просиживая вечерами в мягком, обитом бархатом гробу – их образцы у нее в офисе периодически сменяются, однако же стоят всегда. («Боже, какой комфортный был вот тот, предыдущий… Не гроб, а трон, ей богу. Себе бы такой, честное слово. Но – вчера купили. Хотя модель я помню отлично».) Из-за личного знакомства с известными скульпторами и архитекторами города (первые, как известно, тоже чаще всего работают с мертвыми – посмертные маски, надгробные памятники, погрудные бюсты, вторые же, чтобы подзаработать, наряду со строительством торговых центров строят и фамильные склепы с родовыми усыпальницами) считается полубогемной девушкой.

Теперь вот подруга хандрит. Сидит за столиком, подогнув под себя ноги, отчего из-за своего небольшого роста кажется совсем крохотной – девочкой-подростком. Ее короткий рыжий ежик волос топорщится сегодня по-особому. Уже издали видно, как тщательно смазана гелем и поставлена торчком каждая прядь. На напомаженных блестящих волосах играет солнечный зайчик, падающий из окна. Кира вполоборота смотрит в окно и, задумавшись, шевелит губами. Ее лоб тоже движется, и это особенно заметно на ярком дневном свету, заливающем этот угол кафе; задумчиво двигаются брови, отчего покачивается и отблескивает серьга в левой брови.

Говорить о конце света в 2012 году модно. Весь мир об этом говорит – об окончании календаря майя и предстоящем светопреставлении в декабре. Но я чувствую: у Киры все серьезно, и это не имеет никакого отношения к майя.

– Мы сегодня полдня в офисе спорили о приближающейся магической цифре 20.12.2012, – словно прочитав мои мысли, говорит Кира. – И ч-что ты думаешь? Среди нас нашлись вполне здравомыслящие люди с двумя высшими образованиями, которые считают, что комета действительно упадет на Землю и жить нам всем тут осталось с гулькин нос.