Терпеть не могу зависть и наглость. Сочетание этих качеств вызывает во мне рвотный рефлекс. Что бы дальше человек ни говорил, разговор у нас с ним уже не склеится. А Дарья прямо сейчас умудрилась показать наглость и не смогла скрыть свою зависть. А еще низкое женское злорадство – недаром она акцентировала на слове «нашего».

– Мне надо еще поработать. Закончить начатую презентацию. Защита завтра. Так что извини – в другой раз.

Церемониться я с ней уже не могу. Не только потому, что она меня бесит, но и потому, что чувствую, как прямо на глазах надо мной тает ее начальственная власть.

– Останься, прошу, – говорит Виктор и смотрит на меня как-то странно.

Это уже его четвертая просьба остаться за последние две недели. Поначалу Виктор был внимательным Боссом – распорядился поднять заработную плату, грозился добавить штат и самолично следить за тем, чтобы позже восьми вечера я в офисе не задерживалась («Продумывать концепции можно и в «Докере» под звуки блюза»). Затем выпытывал, как я могу быть равнодушной к увеличению заработка и чего же хочу от своей карьеры на самом деле («Писатель?… Хм… Ну, сказала бы. Это же легко организовать – пиши тексты, агентству всегда нужны хорошие копирайтеры… Уже хотела так сделать?… А почему же не сделала?…») Потом подозревал, что я непреклонна, потому что уже связана словом с другим работодателем, и все допытывался, какой наглый клиент меня соблазнил.

Я же постоянно твердила одно и то же: мне важно жить своей жизнью, важно своей жизнью… своей… своей… без указаний, стереотипов и давления – своей. «Своей, Виктор, понимаешь?… Я знаю, ты можешь меня понять. Именно ты – можешь…» Во все остальное время, когда не вызывал меня на разговор в кабинет, Виктор, я ощущала это, меня игнорировал. Прежних взглядов не было, разговоров по делу – тоже, шутки прекратились, беседы «по душам» – и подавно. Я перестала его замечать в поле своего зрения, настолько невидимым он для меня стал, и я была уверена, делал он это намеренно.

И вот сегодня опять просьба. Только звучит она по-другому.

– Не уходи. Мне будет плохо без тебя… – Сказано прямо, откровенно, без обиняков, обвинений и подозрений. Но в моей душе от этих слов что-то переворачивается. Я понимаю, что он имеет в виду.

Но пойти на поводу у этой своей странной жалости не имею права.

– Мы можем общаться вне работы…

– Да?…

– А почему бы и нет?

– Наверное… Но у меня так никогда не работало. Если кто-то уходил, то – уходил. Чаще всего это были женщины.

Я вдруг не к месту думаю, что, вероятно, та, которая он и хотел, чтобы ушла, привязала его теперь накрепко.

– Сожалею.

– Да ничего. Пройдет.

Он умолкает, задумывается.

Я обвожу взглядом офис.

В последние дни я как-то вижу его по-другому: опэн-спейс теперь меня не раздражает, вечный гул сотрудников тоже, вид за окном кажется симпатичным, улица Лютеранская – родной и знакомой до мельчайшего кирпичика. Я уже скучаю за кафе в округе, обеденными посиделками в них с Кирой, кофе-паузами в кухне офиса, утренними летучками Дарьи. Даже сплетни и пересуды в курилке перестали бесить. В общем-то, неплохое у меня было место работы, неожиданно думается мне, и становится грустно.

Свою жизнь после увольнения из агентства я пока представляю слабо. И стараюсь не думать о том, что меня ждет и чем займусь (вернее, когда и как приступлю к «тому самому» – самому важному занятию, из-за которого я, собственно, и покидаю насиженное место: написанию романа. Или хотя бы систематизации уже исписанных сотен листков). Когда начинаю об этом размышлять, все тут же хочется свернуть, инициативы отменить, предложения Виктора принять – и, как говорится, будет мне счастье. Я отчетливо чувствую, как отрываюсь от привычного и ступаю на зыбкую территорию, имя которой не пафосное «мечта и свое призвание», а обыденное и приземленное – «блажь и выпендреж». Чем ближе становится дата «Ч», тем усиленнее мне приходится играть роль «искательницы себя». Однако это дается все трудней, ведь весь мои запал и смелость куда-то стремительно улетучиваются.

Впереди – неизвестность.

И это сейчас единственная реальность, которой мне надо прямо взглянуть в глаза. Все зыбко и туманно. Как бы я ни хорохорилась, не знаю, как поведу себя, что меня ждет, получится ли писать, хватит ли денег. Все это мне неизвестно.

А агентство, сотрудники, клиенты, Виктор – наоборот, очень знакомы. Это все родное, сколько бы я ни фантазировала на тему «как меня все это достало». Я хорошо их всех знаю, хорошо делаю свою работу (привычную, на которую потратила двенадцать лет жизни, работу!). Может, и правда стоит согласиться на копирайтера и увеличение зарплаты?…

Сейчас половина девятого вечера, все разбежались, Дарья уехала, в офисе только мы с Виктором.

– Сходим куда-нибудь? – спрашивает меня он и тем самым выводит из задумчивости.

Положа руку на сердце, могу признаться: мне Виктор, пожалуй, даже нравится. Не то чтобы я… Но все-таки. Что-то в нем определенно есть.

– Давай.

Мы направляемся в клуб «44» и остаемся там до закрытия. Сегодняшний джаз в клубе как нельзя лучше оттеняет наше настроение, прощальное у Виктора и смятенное у меня. Мы много танцуем, много молчим, много целуемся и уже вовсе не робко. Около трех ночи Виктор по морозному городу провожает меня домой. Мы обещаем друг другу не потеряться после расставания.