Я легко представила Ингу: машину (желтый вызывающий «ситроен») она купила еще при мне (скоро наверняка сменит на классом повыше), и теперь эта курица наверняка распушила свой общипанный хвост и почувствовала всю прелесть собственной значимости и того, что именуется социальным успехом. На работу прикатывать будет к одиннадцати, ведь начальство не опаздывает, а задерживается, будет гордо парковать своего стального коня у входа в офис, а офис этот сто процентов располагается в самом дорогом квартале Киева. Обедать теперь она станет только в «Эгоисте», долго и придирчиво изучая меню («Это блюдо на оливковом масле? На испанском или итальянском? Каком-каком? Ну, смотрите мне… Да, и сельдерей в салат не кладите, я его не переношу. И почему это на столе нет бальзамического уксуса?! Куда смотрит ваше руководство?!»). Пилить своих подчиненных Инга теперь будет с еще большим осознанием собственного господства. К этой власти добавится и чисто бабья власть неудовлетворенной суки, которая к своим тридцати шести никак не может выйти замуж, хотя очень хочет, но уже отчаялась найти достойного ее кандидата. Месть эта бабья, впрочем, будет тщательно скрываться и маскироваться под самые благовидные предлоги во имя успешных проектов. Дур-рра!..

Фейсбук – это самая что ни на есть настоящая ярмарка тщеславия!

Сказать, что я злюсь, – значит ничего не сказать. Я прибита тяжестью открытия и совершенно не способна оторвать голову от клавиатуры. Меня бесит Фейсбук, бесит Миша и особенно драконит Инга и ее «управляющий партнер». Дура!.. Дура!.. Дура!..

Впрочем, к злости на Ингу и Мишу примешивается и злость на саму себя – кто мне мешал?… Кто заставлял выпендриваться с этой жалкой самореализацией?!. Что это вообще такое?… Почему я вечно так по-идиотски смешна?… Почему постоянно изобретаю велосипед, хотя он уже давно изобретен?… И если заглянуть в себя без масок и прикрас: не больший ли кайф мне доставляет именно выпендреж как таковой – привлечение внимания к своей персоне «посмотрите, какая я вся необычная»? Дура!.. Дура!.. Дур-р-ра!.. Если уж кто и дура, так это точно я.

Решено: с завтрашнего дня беру себя в руки и возвращаюсь на работу. Встаю, как в агентство, пусть не в семь тридцать, а в девять (все-таки теперь могу себе это позволить), собираюсь и иду – писать. Еду по тому же маршруту, что и ранее в агентство, и сажусь работать в одном из кафе в своем бывшем районе, на Лютеранской или в Пассаже, – возможно, так моему мозгу будет легче зацепиться за знакомый моцион и маршрут. Приезжать буду к одиннадцати – половине двенадцатого и работать, пока у ноутбука не сядет батарея – не менее пяти часов. Ежедневно, кроме суббот и воскресений. Пора начинать, а то новости о моих бывших коллегах обеспечат мне преждевременную кончину.

– Лана? Ланусик!..

Я сижу в кафе в Пассаже перед раскрытым ноутбуком, пытаюсь писать, как дала себе слово, но текст идет туго. Передо мной неожиданно возникла знакомая фигура и с привычной интонацией промурлыкала мое имя.

Аллочка, журналистка из «Форбс». Черные волосы длиной до ягодиц, свитерок «лучше-бы-ты-была-голая», облегающие джинсы в немыслимых стразах и каблуки высотой с ходули, из-за чего ее худые длинные ноги выглядят изящными, но все же копытцами.

В прошлом мы с Аллочкой много тусили на вечеринках со знаменитостями, затем она одной из первых добавилась ко мне в друзья на Фейсбуке и, вероятно, из-за этого наделила себя особым статусом коллеги-приятельницы. В принципе, в мире пиара такой статус всегда полезен – есть иллюзия, что так легче договариваться с журналистами о нужной публикации. И этот же мнимый статус иногда позволял Аллочке общаться со мной высокомерно-фамильярно.

– Привет, солнышко, – голос как раз такой – высокомерно-карамельный.

– Привет.

– Чего грустишь?

– Думаю.

– Бросай это гиблое дело – думать. Сегодня такой день, что надо пить вино, целоваться и заниматься сексом. Где любимый?

Я неопределенно пожимаю плечами.

– Ладно, не дрейфь, найду тебе кого-нибудь. Ты вот лучше скажи мне: на завтрашней конференции из твоих спикеров самый важный босс будет?

– Не знаю…

Я физически ощутила, как Аллочка удивилась, хотя та в ответ не проронила ни слова.

– Я больше не работаю в компании. Я присылала тебе об этом письмо на имейл.

– Да?… Что я пропустила, Ланусик, дорогая? Признавайся, какой гигант рынка тебя сманил? – карамельный голос замер в предвкушении свежих сплетен. Миндалевидные глаза сузились и впились в меня, рука, фривольно наматывавшая до этого прядь бесконечных волос вокруг пальца, застыла.

Я молчу. Что сказать этой развязной девице? «У меня есть мечта…»? Это прозвучит пошло. Особенно если скажу это Аллочке. Тем более что уже точно не знаю, есть ли у меня эта самая мечта или я ее придумала, чтобы было не так скучно жить.

– Чего молчишь? Признавайся, куда ушла – я ж не отстану от тебя. Мне свои люди везде нужны, – карамельный голос звучит вкрадчиво. Но вкрадчивость обманчива: Алла известна тем, что способна выпытать любую информацию у кого угодно, как бы собеседник ни увиливал. Для этого в ход идет почти все.

– Никуда, – наконец выдавливаю я.

– Не поняла, – журналистка, похоже, растерялась. Отодвинула стул и без приглашения уселась за мой столик. Внимательно смотрит на меня. – Как это?…

– Я никуда не ушла, Алла. Ни в какую компанию. Это – творческий отпуск.