Шрифт:
Впрочем, Y снова позвонил мне спустя пару часов. На сей раз он представился, поинтересовался, что мне снилось, чем я позавтракала и готова ли к приключениям. Я же поймала себя на мысли, что голос теперь мне не кажется очень наглым, – наоборот, звучит как будто даже немного знакомо, выведала, что «надежный источник» – это Алла из «Форбс» (Y – ее какой-то-юродный брат), но отрезала, что к приключениям не готова и не соизволит ли новоиспеченный нахал оставить меня в покое. А затем звонки стали регулярными, и к концу недели мое воображение уже рисовало харизматичного интеллектуала, красавца атлета с копной густых волос и волшебной улыбкой. Наша телефонная игра начала меня затягивать, и я стала ждать вечерних часовых разговоров. К исходу второй недели мы наконец встретились.
Я была шокирована: из всей нарисованной во время телефонных бесед картинки в моем мозгу совпал только голос. Лицо же… В общем, лицо это, как оказалось, хорошо знает вся страна. Оно мелькает на экранах телевизоров, в общественных ток-шоу, развлекательных программах и даже в новостях. Его книги (!) стоят (!) в каждой (!) книжной лавке (!) страны (совершенно не помню, чтобы я говорила Алле о своих писательских потугах), и названия этих книг таковы, что автора тут же хочется убить: хлесткие, провоцирующие, вызывающие. Признаюсь, я не читала ни одной из его книг, но, пролистав парочку и пробежав их глазами по косой, поняла: я бы убила автора и за содержание тоже.
В ответ на это Y смеется:
– Ну и что?… Тексты качественные – я за них отвечаю. Затягивают? Да, знаю это. Возмутительные, говоришь? Так именно потому их покупают. Что?… Да, здравствуйте. Да, автограф можно. Нет. Извините, нет, я не фотографируюсь с фанатами. Как вас зовут?… Да-да, подписал, держите. Всего доброго.
Все случилось так быстро, что я только рот раскрыла. Y носит огромные темные очки и прячет полчерепа в громадный грубой вязки ворот, но его все равно узнают. Вот и теперь, не прерывая своей речи ко мне, он успел подписать автограф.
– Готовься, – говорит он мне после того, как уже отдал подписанный листок и вернул ручку владельцу. – Возможно, придется прятаться. Но если внимания немного, то это не обуза. Наоборот.
Чтобы успокоить взволнованный вопиющим несоответствием мозг, я иногда во время бесед с Y закрываю глаза – тогда со мной остается только его голос. В таких случаях Y часто улыбается и аккуратно отбрасывает прядь моих волос с лица за плечи. Его ладонь при этом касается моей щеки и плеча как будто не нарочно и не спешит уходить.
Но я дала себе слово: для меня это знакомство важно только в качестве мастер-класса опытного писателя неопытному. Все – больше ничего.
(Кстати, теперь, когда я знаю и вымышленный псевдоним, и настоящее имя, понимаю: ни одно, ни другое ему не подходит. Поэтому не могу называть его иначе как Скандальный Писатель Y, или просто Y – «игрек».)
– Записала?… – спрашивает Y.
– Угу. Наметила. Дома оформлю в красивый текст.
– Молодчина. Две отличные от первой версии считай своим домашним заданием. И, кстати, лучше не прибегай к оценочным суждениям – «это плохо» или «то-то хорошо». Не морализируй – это лишнее. Просто описывай. Пусть читатель делает собственные выводы. Он тебе за это будет благодарен.
У Y снова такой же странный взгляд, который я никак не пойму. Он не то шутит, не то говорит серьезно. И голос именно такой, как я люблю: уверенный, сильный, умный. Чуть ироничный.
– Что у тебя сейчас точно хорошо получилось, то есть абсолютно и полностью, – между тем продолжает он, – так это описание мяса. У Эмиля Золя с его «Чревом Парижа», думаю, зачет ты бы получила.
И немного погодя:
– А теперь задам тебе свой главный вопрос.
– Да?
– Зачем тебе на модной художественной выставке три килограмма мяса?
На выставке мы с Y задумчиво бродим по залам, пытаясь понять, что своими работами хотел сказать художник.
Мы слышим хрюканье и видим огромный аквариум-лабиринт со свиньей, чуть дальше стоят человечки из проволоки, везде висят огромные фотографии на полстены, до половины замазанные краской. Далее по залам – множество других подобных экспонатов.
Люди ходят чаще всего парами или небольшими группами и негромко (а то и громко) переговариваются. Мы с Y невольно подслушиваем.
– Смотри-смотри!.. Какая замечательная хрюшка.
– Да уж. Даже свиньи, похоже, разбираются в искусстве, а мы с тобой нет.
Смотрительница зала – молодой женщине с мальчиком лет шести:
– Тише, пожалуйста. Женщина, скажите ребенку, чтобы не шумел. Здесь нельзя кричать.
– А что, здесь кто-то спит, мам?
– Нет, сынок.
– А что, кто-то кушает? Или читает газету?
– Нет, Юрасик.
– Как странно… А то папа, когда кушает, всегда читает газету и просит меня не шуметь.