Первый город назвали Змеей со Струйками Окоемов, а стоял он на берегу' реки, где водились розовые цапли, под сенью зеленых холмов. Там дали людям законы любви, полные тайной прелести правил, повелевающих цветами.

Струя Окоемов снял доспехи, прикрыл пах и девять дней кряду, до новолунья, пил отвар из девяти белых куриц, пока не вошел в силу. После новолунья под грудью его дышала женщина, а затем он целый день молчал, покрыв голову листьями, спину а цветами подсолнухов. Он видел только землю, словно нищий, до той поры, как женщина бросила к его ногам цветок маиса и он узнал, что она понесла. А с полнолунья, когда месяц шел на убыль, женщина не дышала под его грудью, хотя бы всю его плоть мололо и пекло.

Было это в городе Змеи, из которого ушли гонимые ветром люди, осталась только река и невесомые каменные храмы, и невесомые каменные башни, и невесомые дома, потому что город Змеи был только отраженьем.

Мужчины забывали понемногу, как надо любить в горах, и женщины дышали под их грудью после полнолунья. мужчины не пили отвара по девять дней кряду, и не покрывали голову листьями, спину- цветами, и не глядели молча в землю. Дети рождались хилые, плохие, и порах их не было окоема, а ноги можно было заплести в косу.

Зимой, в дождь, гнило дерево, из которого тут строили селенья. Чтоб нагнать на врагов страху, слабые слюнтяи сооружали из волос звонкие башни, красили щеки желтой корой золотого ствола, веки – зеленой травой, губы – алым ачиоте. ногти – черным нихе, зубы – синим хикилите. Племя было жестоким, как ребенок, коварным, как шип, свирепым, как маска. Колдовская сила красок заглушала вопли и стоны жертвенных животных.

Приближалось первое нападенье пучеглазых пауков, у которых дрожали от злости и тело, и мохнатые, коленчатые лапы. Раскрашенные люди вышли им навстречу. Ни зелень, ни лазурь, ни багрец одежд и масок не помогли против тварей, которые наводнили пещеры, леса, горы, долины, овраги, как покрывают небо стаи коршунов.

Так и погибли раскрашенные люди убывающей луны, и таятся теперь на дне сосудов, где их не видно, и на глянцевитых боках, где они видны. От них осталось несколько золотушных заморышей, а все потому, что они были жестоки, как их краски.

Только река Розовых Цапель осталась в городе, который, говорят, просто игра отраженья в сети птицелова, а может – селенье из пемзы, преклонившее колено там, где пал побежденный Кактус. Осталась река и текла, не унося домов, едва колеблемых ресницами теченья. Но однажды ей захотелось узнать о затерявшихся людях, и, выйдя из берегов, она пошла их искать. Не нашла она никого. О встрече же ее с пауками известно мало. Они напали на нее с деревьев, камней и скал на небольшой, окруженной холмами равнине. Грохот воды, прорвавшейся сквозь сито, оглушил ее, и долго ощущала она привкус человека, пока не вырвалась от тех, кто высосал кровь погибших в горах людей.

О судьбе города знала невидимая Владычица Голубок Разлуки, основавшая другой город, у моря. Услышав, что с гор течет поток, несущий весть, она велела лугам цвести за двенадцать мест перед нею. чтобы вода вошла в город в одежде лепестков, в плате благоуханий и рассказала о том, что забыли люди из края любви.

У ворот города, который тоже был собранием невесомых храмов, дворцов и крепостей, города, блаженно глядевшегося в раковину бухты, горный поток встречали звонкие осколки ветра, окутанные пестрыми перьями, и говорили так:

"О супруг Розовых Цапель! О ты, чья плоть – синяя тень, а кости – золотой терновник, о внук Хуана и Хуаны Пойе, судоходный сын дождей, мы рады видеть тебя в городе Голубок!"

Поток вошел в город, играя по пути с белым прибрежным песком, на котором, словно ковер, расселись в его честь морские птицы.

"Пускай поспит!" – сказали колонны храма без крыши, отражавшие в дрожащей воде образ Владычицы Голубок.

Да уснет поток! Да стерегут его сон два ряда небесных жрецов! Да не разбудят его завтра птицы! Да не поклюют!

Приближались паруса стеклянных судов сновиденья. Один корабль как-то уснул, и. когда он вошел в реку, где вода была смешана с кровью погибших, отраженье его, нежное, как женское, тело, стало женщиной. Свет засверкал, и скрипнули каменные зубы у медовой груди, у бедер ускользающего склона и у нежного цветка женственности – алого островка в устье, у моря. Так женщины и мужчины, родившиеся в новолунье, населили город Владычицы Голубок. Из темных речных вод выползали пауки.

Словно лава из вулкана, хлынули на город птицы, возвещая о появлении Зеркальной Слюнки – Гуакамайо. И стал и жить наперекор потоку, то ли в отражении, то ли в яви, племена, ушедшие от моря к горным склонам. Синева небес уводила их от синих волн. Черные острия женской груди выбивали искры из кремня, и это был символ – ведь тронуть женскую грудь все равно, что обрести огонь во мраке.

Бродячие племена. Племена наперекор потоку. Племена, несущие морское тепло на горные склоны. Племена, согревающие воздух, чтоб родить жаркий край убывающей луны, где солнце не жжет, а охорашивается, как петух перед зеркалом.

Корни плели и плели свою пряжу. Минералы гибли в глуби гор, и зелень била струями у круглого окоема, жилища птиц.

Снова записали люди законы любви, царившие в первом городе и забытые на горных склонах теми, кому не помогли ни детская жестокость, ни пестрые краски, ни маски с шипами Кактуса.