Гуакамайо хнычет и всхлипывает, пытаясь влезть на дерево.

Гуакамайо. Хнык!

Чинчибирин. Вверх!

Гуакамайо. Хнык!

Чинчибирин. Вверх!

Гуакамайо. Хнык!

Хуваравиш(его не видно). Быть не может! Быть не может! Так говорит пастухам сердце, одолевая туман, густой, тяжелый и мокрый, мокрей дождя.

Ралабаль(его не видно). Молчи, Хуваравиш, повелитель бессонных песен!

Это не пастушье сердце. Это топорщится ворс их грубых рубах, промокших, как губка, от тумана, подобного млечному соку трав.

Чинчибирин. Вверх!

Гуакамайо. Хнык!

Хуваравиш(его не видно). Что знаешь ты, Ралабаль? Ты шатаешься, как пьяный. Ты врываешься, куда хочешь, льешь воду, калечишь деревья, сносишь дома…

Ралабаль(егоне видно). Я, Ралабаль, я-а-а… ветер… свободный… дикий. Не будем препираться, хоть и хочется нам укусить друг друга! Верни пастухов – тут сводят счеты Чинчибирин и Зеркальная Слюнка.

Чинчибирин. Вверх!

Гуакамайо. Хнык!

Они так и не лезут на деревья.

Хуваравиш(за сценой). Я, Хуваравиш, повелитель бессонных песен, верну пастухов в надвинутых на уши сомбреро, в деревянных сомбреро-ведрах, пропахших молоком и козьей шерстью. Я верну пастухов, обутых глиной, чьи пальцы, словно ложки, черпают землю, а старые штаны пестры, как здешний край! У этого – туча на заду, у того – мотылек на ноге, у третьего – на спине цветок. Бабка Заплатница разрисовала их одежду…

Чинчибирин. Повелитель бессонных песен, верни пастухов, стрела моя ждет не дождется пестрой крови обманщика!

Гуакамайо. Верни их, но раньше спроси – пастухи знают средства от зубной боли. Где мои прекрасные зубы – кости рта? Проклятые колдуны насовали имеете них маисовые зерна.

Ралабаль(за сценой}. Они остановились, они идут назад, им не понравился этот путь. Спасибо тебе. Хувараниш! А теперь, хотьма миг, посыплем ноги землею и послушаем спор Чинчибирина с Зеркальной Слюнкой!

Хуваравиш(за сценой). Я дам Великой Слюнке то. что пьют пастухи, когда холодным утром у них но рту горят гнилые зерна маиса, которых не выплюнешь. Я, повелитель бессонных песен, знаю, как страшна зубная боль.

Ралабаль(за сценой). Я. Ралабаль, я-а-а-а… Я принесу питье и стану видимым, чтобы дать его выпить… Страшна зубная боль…

Становится видимым.

Отпей из праздничной чаши, и боль пройдет. Ты перетер зубами слишком много лжи.

Гуакамайо. Квак, квак, квак! Квак, квак, квак! (Опускает клюв в чашу и жадно тянет снадобье.) Где мы? Зубы не болят, ты – чародей, Ралабаль. Когда проходит такая боль, – а моя прошла, как не бывало. – кажется, что ты на другом свете. Вот я и спросил: "Где мы?" Я был себе гадок, а теперь я опять себе нравлюсь.

Хуваравиш(за сценой). Ралабаль дал тебе питье, сменяющее боль на радость. Стрела смерти поражает, как надо, только тех, кто доволен. Кто умирает довольным – не умирает. Если б я готовился к смерти, я попросил бы у Ралабаля его питья.

Чинчибирин. Ну, аку-квак, продолжим спор. Я хочу переспорить тебя, пока ты весел.

Гуакамайо(хохочет). Квак-квик, квак-квик, квак-квик, квик-квак, Квак-аку-квак, аку-квак, кви-ква-квак!

Чинчибирин. Если я переспорю, я застрелю тебя и. покаты не остыл, обмету тобой, как метелкой, озера и реки, посеревшие от твоей лжи.

Хуваравиш(за сценой). Я обратился вслух. Каждый листик этих деревьев – - мое ухо. Я не упущу ни слова.

Ралабаль. Мы знали, что у повелителя песен зеленые уши. Он – Пастух Зеленое Ухо.

Чинчибирин. Ты говоришь, аку-квак, что солнце доходит до глаза колибри и возвращается назад. Почему же я вижу, как оно падает не туда, откуда вышло, а в другом краю неба?

Гуакамайо. Так оно и есть. Солнце доходит до глаза колибри и возвращается. Вечерний путь, другая половинка лука.-олпн обман (хрипи), настойчиво), обман, обман, аку-квак…