Шрифт:
К Фотографу Актриса относилась с одновременным презрением и осторожностью. Эта мелкая девчонка, гораздо старше своей внешности (в этом Актриса была уверена на все сто процентов) постоянно лезла во все, что происходило вокруг, сканировала своими маленькими глазами каждый миллиметр, отчего у Актрисы порой мурашки по коже прыгали. Актриса даже думала, что она знает немного больше, чем все остальные.
2.
В комнате с мониторами начинала кружиться голова. Врач не знал, почему это происходило, то ли атмосфера смерти уже заполнила пространство между четырьмя стенами, то ли бесконечный двуцветный калейдоскоп от кружащейся лампы играл с мозгом в «Твистер». Неизменной оставалась только неприязнь к этому помещению, полному неизвестности плюс одно мертвое тело.
Врач опустился на одно колено, но, увидев, что кровь, этот горячий каучук красного цвета, все еще расползается в разные стороны, решил отойти подальше. Осторожно, нависнув над телом, Врач позволил себе перевернуть его. Его глазам открылось отвратительнейшая картина.
Лицо у несчастного попросту отсутствовало, что было не удивительно, если учесть размер пистолета, но от мышления Врача не увильнула одна деталь, хотя он не мог объяснить, почему он так решил. Ведь револьвер мог снести череп таким образом только, если бы выстрел был произведен в тыльную часть головы. Врач еще раз решил повернуть тело. Теперь это было не так просто – окоченевшие руки мешали совершить даже небольшое движение. Врач напряг мышцы так сильно, как сумел, и слегка приподнял спину и шею, стараясь не запачкать свой грязный халат еще и кровью.
– Так и есть… – прошептал Врач.
В темечке было видно ВХОДНОЕ отверстие.
– Что такое? – спросил Сержант, который так и не вышел из этой душегубной комнатушки.
– Посмотри на дырку в голове. Что скажешь? – спросил Врач.
Сержант не сразу сообразил, о чем Врач хотел ему намекнуть, но понимание все-таки пришло к нему. Глаза Сержанта округлились, он не мог выдавить и слова. Он присел рядом с трупом, даже не боясь запачкать свои брюки, и осторожно прикоснулся к волосам трупа, чтобы повернуть голову.
– Черт! Этого не может быть! Мы же зашли сразу после выстрела.
– Боюсь, что может, Сержант. Либо он решил вынести себе мозги очень экстравагантным способом, либо отсюда есть еще один выход…
6.
Клерк шел по залу. Его прогулка растянулась до бесконечности, он уже перестал слушать и считать собственные шаги, а каждый вырез в картинных рамах он знал, как свои пять пальцев.
Ему было стыдно возвращаться к группе. То ли остатки воспоминаний сделали из него жалкого червяка, каким он, судя по всему, был в прошлом, то ли характер было просто невозможно изменить ни при каких обстоятельствах.
Клерк представлял их лица перед собой, не понимая, что подсознательно искажает их в ужасных, насмешливых гримасах. Они все смеялись над ним, каждый взгляд и излом губ в злых улыбках говорили об этом. Когда Клерк вновь поднимал голову, отрывая взгляд от мраморного пола, он видел их гримасы в прямоугольниках на стенах.
Он смотрел на них, в эти подобия телевизора, и видел лишь их смех. Они с отвращением глядели на него, эти огромные лица, все пять, сверкали глазами каждый раз, когда Клерк пытался сбежать из их поля зрения, но там где пропадало одно лицо, сразу начиналось другое, еще более насмешливое и неискреннее, а из-за того – озлобленное.
Клерк словно слышал их смех, он отражался в стенах этого огромного помещения, заполнял его уши, сколько бы ладони не сжимали голову; он проникал внутрь головы и тела, дрожью отзывался в груди и ногах.
Клерк сел на пол, отвернулся от взглядов и зажал голову между коленей. Дыхание сразу же перехватило из-за круглого живота, поджавшего легкие. Но Клерку было плевать, он хотел унять голоса в голове. Все громче и громче они сливались в монотонный гул, неразличимый и густой.
Клерк поднял голову и…
Он понял, что гул действительно распространялся по комнате, по всему залу, как мяч, отталкивался от одной полированной поверхности и стремился к другой, по пути еще тысячу раз отразившись от каждого препятствия.
Фотограф выбежала из комнаты с трупом. Она что-то кричала. Заткнув уши ладонями. Но никто ее не слышал. Врач упал на пол, кажется, он подвернул ногу, но его руки все равно сжимали голову, тщетно пытаясь защитить ее от могучего и низкого звука. Сержанта не было видно, как и Писателя. Только крик Актрисы был единственным звуком, едва различимым во всем мире громогласного зова.
3.
Писатель был возбужден, как никогда раньше в жизни; короткой, не больше нескольких часов. Он вошел в зал, когда все стихло, но в памяти отчетливо запекся вид его спутников, лежащих на полу, их лица, полные боли и тихого крика.
Странная прозрачная стена, образовавшаяся вокруг него, защитившая от воздействия силы, что пронеслась по огромному помещению прямо перед Писателем.
Его голова пыталась понять то, что произошло в эти несколько минут. Казалось, будто память снова вырезали, но в момент бодрствования, настолько силен оказался шок.