Шрифт:
– Чтоб я сдох, – только и вырвалось у Сержанта.
– Другими словами – это прекрасно, – подвел черту Писатель.
Сержант ничего не стал отвечать на эту колкость, он был рад тому, что недомогание слегка отпустило его, и можно трезво рассуждать о происходящем.
– Это же потрясающе! – восхищалась Актриса, бродя вдоль стен. Ее голос стал звучать увереннее и спокойнее.
Весь зал был одним сплошным полем для прогулок – из мебели выделялись только три дивана, один стоял в углу и, по виду, был мягче остальных, барная стойка, длинная и величественная, как если бы она была вырезана из одного массивного дерева. Немного разбавляли пустоту стулья, пара табуретов и журнальный столик на колесах.
Группа оказалась в огромной гостевой комнате.
3.
Писатель немного побродил по залу, представляя, каким он мог быть в другое время, в другую эпоху. И, конечно же, в других обстоятельствах, когда группа напуганных и ничего не помнящих людей не бродила по нему лишь в поисках выхода, практически не обращая внимания на красоты.
Внимание Писателя сразу приковали пустые рамы на стенах. Их было около десяти, если сосчитать все, что попадали в поле зрения, и выглядели они отличнейшим примером инсталляционной работы. Будто некто, владеющий этим зданием, решил отринуть все нормы и понятия о красоте, сорвать картины, уничтожить их немое величие, оставив лишь пустые глазницы стен.
Писатель ни на чем не мог сконцентрировать свое внимание, его манило в одинокую тишину, которая ассоциировалась лишь с его комнатой, пусть она и была чем-то вроде тюрьмы.
И он направился прочь из холла.
В который раз, пройдя по каменной кладке и аллее из тусклого света, он увидел дверь своей комнаты и испытал некое подобие теплых чувств. Что это? Возвращение домой? Или ему была настолько противна нынешняя компания, что возвращение в темницу казалось более удачным вариантом развития событий?
Прикоснувшись к холодной ручке, Писатель подумал, что в этом доме он чувствует, как чуждое становится нормальным, поглощает его и его мысли. Что же происходило с привычными вещами? Терялись ли они в потоке всего нового и необузданного?
Писатель сел на кровать и, достав из кармана диктофон, решил чем-нибудь поделиться с возможными будущими слушателями. И он придумал новый рассказ:
«Он очутился в доме не случайно. Более того, он бы не удивился, даже глазом не повел, если бы этот дом вдруг оказался картонным строением, созданным лишь для того, чтобы поместить его, Алекса, в себя. Ведь так очевидно – после всего, что он успел совершить, повинуясь животным инстинктам, определенно – подобное наказание было оправданным и ожидаемым. Если не сегодня, то обязательно завтра. Или в другой день, когда Алекс будет предаваться размышлениям о никчемности своей жизни и о взорванных в пух и прах отношениях со всеми знакомыми и близкими людьми. Этот день должен был наступить.
Но он никогда не думал, что наказание может быть настолько суровым…
Сьюзан была здесь вместе с ним. Ходила молча, ничего не замечая, но каждое движение отдавало привкусом ржавчины ее голоса. Лишь по ночам она входила в его комнату совсем другим человеком. Призрак той, кого он когда-то полюбил, забирался под одеяло, тело было неожиданно горячим и страстным, а отвращение – приятным.
Ужаснейший кошмар каждого мужчины – жить в одном доме со своей бывшей женой, которая все еще требует от него интимной близости, неестественной, насколько вообще может быть секс с человеком, потребовавшим развода по причине собственных измен. Но, в этом была вся Сьюзан, она умудрилась обставить все так, будто Алекс сам толкал ее к загулам своим постоянным прозябанием на работе и недостатку внимания.
Он не хотел думать. Виски в голове неплохо справлялся с функцией подавления мыслей. Мыслей, воспоминаний, личности.
Алекс хотел секса. И даже не стыдился мысли, что Сьюзан в роли партнера на сегодня – вполне подходящий вариант. Как говорится, no hard feelings…
Он уже представлял, что она опять входит в комнату, видел ее ореол в свете прямоугольника двери…»
И Писатель понял, что действительно видит девичий силуэт в открытом проходе…
5.
Фотограф побродила вместе с остальными по преобразившемуся залу, но противное ощущение пребывания в тюрьме, пронизывающее хуже, чем зубная боль, все еще ныло где-то в подсознании. Дело было не только в отсутствующих воспоминаниях и предвзятом отношении – сама атмосфера этого места была неприятна Фотографу, она давила неосязаемыми пальцами в глаза, в уши, неслышные звуки создавали головную боль и дрожь. Люди не должны находиться здесь, решила она для себя. Никто из живых людей.
Совершая один из шагов, глядя себе под ноги, Фотограф заметила, что силуэт Писателя удаляется вдоль по коридору, идет дальше и дальше, как уверенными шагами он ступает в одиночество и полусвет, пока не исчезает за поворотом.
Отчего-то Фотограф захотела пойти за ним, неизвестно на что рассчитывая. В ее мыслях не было места какому-то расчету, только эмоциональный порыв, желание привязаться к человеку, который создает впечатление возможного защитника. Возможно, в подобном отчуждении, инстинкты диктовали ей свою волю.
Пройдя по знакомой аллее грязно-желтого освещения, Фотограф увидела приоткрытую дверь, из-за которой доносился голос Писателя.
Это казалось удивительным – человек разговаривает сам с собой, будто не было ничего более удивительного и странного во всем происходящем. Но именно такая мелочь сразу откладывалась в голове гадким семечком.
Приоткрыв дверь еще на несколько миллиметров, она увидела его лежащим на кровати, с диктофоном в руках. Почему-то даже голос его изменился, когда он заговорил о несуществующих людях, о нереальном мире. Писатель будто растворялся в собственной речи, становился свидетелем в параллельном мире своих героев.