Мы последовали вверх по холму в соответствие с указателями. Стало жарко и очень душно. Ноги в сандалиях были мокрыми от пота, Уилл задыхался. Стрелка указывала поворот на крутом склоне, вторая предлагала следовать дальше. Солнце опалило наши спины.

— Туда. — я указала на темный провал среди выжженной зелени.

Уилл мрачно улыбнулся.

— Надеюсь, это того стоило.

Он отодвинул ветки кустарника, чтобы пропустить меня, и мы оказались в большой пещере с каменными полками, на которые этруски укладывали своих покойников.

Невозможно было ошибиться: эта стоячая вода и сырые камни никогда не видели солнца. Это был запах смерти. Я положила руку на холодный камень. Призраки этрусских мертвецов были заперты в этом месте, далеко от праздников и созревшего урожая, вина, любви и счастья, изображенных на их картинах и в скульптурах.

— Не понимаю, почему мы поднимаем такой шум из-за загробной жизни, — сказал Уилл. — Мы просто уходим, вот и все. Как ушла Мэг, как твой отец. Что от нас остается? — он потянулся к моей руке.

Я повернулась и выбежала из пещеры. Я слышала, как Уилл пошел за мной, и, к тому времени, когда он меня догнал, у меня перехватило дыхание. Я задыхалась, горячий воздух обжигал мои легкие, но я была рада ему. Гораздо лучше было стоять на солнцепеке, дышать открытым ртом и чувствовать себя живой.

Я подняла лицо к солнцу. Мне надо было выйти из темной пещеры на свет, чтобы знать, что я свободна.

На обратном пути Уилл спросил:

— Пепел Альфредо… ты решила?

— Еще нет. Глупо, не правда ли?

— Ты не можешь оставить его у себя навсегда.

— Знаю.

За ужином из телятины на гриле с жареными перцами Саша сказал нам, что собирается уехать.

— Сначала в Манчестер, — сказал он. — У меня там намечается пара концертов. А потом… ну, я поеду навестить Хлою. Ненадолго. Что вы думаете?

— Это было бы хорошо, — я старалась, чтобы мой голос звучал нейтрально.

— Я скучаю по ней, — сказал он просто.

— Мы тоже. — я инстинктивно повернулась к Уиллу, и наши глаза встретились.

«Нет», было написано в них. Психологический шок, полагаю.

После ужина Уилл сказал:

— Фанни, пойди и возьми прах твоего отца. — я уставилась на него. — Иди.

Я поднялась наверх, достала маленькую деревянную шкатулку и принесла ее на лоджию.

— Можно мне? — спросил Уилл. Я кивнула, и он забрал ее у меня. — Сейчас мы пойдем и найдем место для Альфредо.

Зажав шкатулку под мышкой, он обнял меня другой рукой и вывел из дома.

Мы шли по пыльной дороге, по нагретой солнцем земле.

— Я должен был внимательнее слушать описания Фиертино, — пробормотал Уилл. — Тогда бы я лучше понимал, где нахожусь. Где жил твой отец?

Луна была яркой, как новая серебряная монета, и я указала на уродливые стены на месте Fattoria вниз по дороге.

— Ее сожгли в конце войны, — объяснила я.

— Я вижу, — Уилл всматривался. — Не думаю, что это правильное место. И не думаю, что это должно быть кладбище. Твой отец хотел бы остаться свободным.

Я сморгнула слезы.

— Да, думаю, да.

У развилки дорог Уилл проигнорировал путь к деревне и мы выбрали подъем вверх между купами кипарисов и каштанов среди спускавшихся в долину виноградников. Для меня так и осталось загадкой, как можно спать в густом ароматном воздухе итальянской ночи, и я сказала об этом Уиллу. Он улыбнулся.

— Я не верю, что ты не знаешь.

Внизу к деревне плыли огни автомобилей. Примитивная иллюзия лунного света превращала окрестности Фиертино в весенний, нетронутый и дикий пейзаж.

— Я люблю это место, — призналась я.

— Я знаю, Фанни. Но… — он не решался продолжать. — Но ты здесь только гостья.

Было бы так легко сказать: «Нет, я принадлежу этой земле». Но я не могла пренебречь истиной и многими маленькими фактами, говорившими об обратном. Я была гостьей — особенной, но гостьей. Сейчас я это понимала.

— Твой отец никогда не любил меня, — заметил Уилл тем же тоном. — Но я хотел бы понравиться ему.

— Он никогда этого не говорил, — ответила я. — Вы были слишком разными. Ты решил воспользоваться политикой для решения сложных проблем и трудных вопросов — как уберечь общество от болезни и гибели. Папа считал это пустой тратой времени. Но он уважал тебя.