мы не имеет разрешения, а должен разворачиваться во все новых и но-

вых парадоксах, что можно считать еще одной аллюзией на гегелевскую

систему.73 Вот как представляет себе смысл парадокса сам Луман: «Кто желает одновременно использовать обе стороны, идет вопреки

смыслу различения. Это невозможно, это ведет к парадоксу. Речь идет об

идентичности различия, о различении, которое различает себя само в се-

бе самом. И если формулировка гласит: различает себя самого в себе са-

мом, то можно предположить, что речь идет о символе всего мира. Рас-

смотренная как парадокс, каждая форма символизирует мир. Как и мир, парадокс есть случай чистой автореферентности – это не просто движе-

ние мнения «туда и обратно», а то очарование, которое отсюда возника-

ет. Парадокс – развернутая в себе самой форма без указания на внеш-

нюю точку зрения, из которой его можно было бы наблюдать. Он – нача-

ло и конец в одном. Но наблюдатель – система. Он должен продолжать

свои операции. И он освобождается от парадокса тем, что переходит к

новым различениям».74

Лумановское понятие формы отлично от традиционной оппозиции

«форма-содержание». Ее понятийной противоположностью была бы

72 Луман отмечает, что форма, она же «различение», встает на место традиционных по-

нятий субъекта и субстанции.

73 Еще один тип разворачивания тех же парадоксов – в отношении традиционных поня-

тий античной метафизики (единое-многое, бытие-небытие и т.д.) - можно найти в диа-

лектике «Парменида» Платона.

74 Luhmann N. Die Paradoxie der Form // Он же, Aufsдtze und Reden. Stuttgart, 2001. C. //

Он же, Aufsдtze und Reden. Stuttgart, 2001. C. 247.

47

«бесформенность», абсолютная «неопределенность» в смысле отсутствия

различия.75 Это вновь напоминает об аристотелевском понятии материи

(«то из чего», hule). Античное различение «материи и формы» почти в

полном классическом виде воскресает в концепции Лумана об отношени-

ях между формой и средством (медиумом). Эта концепция более подробно

будет рассмотрена ниже.

Итак, форма по своей сущности является различением и в таком ви-

де служит основой для бинарного кодирования, на которое настраивают-

ся все операции, происходящие в системе. Все, что имеет форму, может

быть разложено на утверждение и отрицание, в нем может быть различе-

но идентичное и иное. Исходная «различаемость различения» лежит в

основе всего, и прежде всего в основе фундаментального для Лумана

различения между системой и окружением. Предмет системной теории, отмечает ученый, - это особенный вид формы, «форма форм», которая

эксплицирует общие свойства каждой «двусторонней формы» в отноше-

нии понятий системы и окружения.76 Собственно говоря, только с этого

момента мысль Лумана оставляет общие философские основания и пере-

ходит в русло системной теории.

Способность различения двух сторон формы еще не дает возможно-

сти наблюдать саму форму. Чтобы увидеть форму, надо различить ее и

то, что’ она различает, т.е. наблюдать ее из другого места. Для обозна-

чения «наблюдения наблюдения» Луман использует кибернетическое по-

нятие «наблюдения второго порядка». Чтобы постичь систему как форму, надо видеть наблюдателя, различающего систему и окружение. Но как

найти это место? Вопрос осложняется тем, что для системы как одной из

сторон формы не существует ничего, кроме среды, хотя и она для нее не-

доступна, будучи «иным». Система слепа, ей доступны только собствен-

ные различения. Поэтому она способна достичь своего «иного», лишь ес-

ли, делая свои различения сможет занять позицию, из которой произо-

шло изначальное разделение на «систему» и «окружение», т.е. вернуться

75 Если для пифагорейцев неопределенность ассоциировалась с диадой, а определен-

ность - с монадой, у Лумана как раз иной тип мышления: монада есть пустое единство, а различение и форма появляются именно в диаде.

76 Luhmann N. Einfьhrende Bemerkungen zu einer Theorie symbolisch generalisierter Kommunikationsmedien // Он же, Aufsдtze und Reden. Stuttgart, 2001. C. 63.