ни на какие отклонения от первоначально провозглашенного кредо (часто закреплявшегося в «уставах» и «конституциях» общин), справедливо указывая на то, что осуществление этого кредо и было raison d’etre самого появления

общины на свет. «Ревизионисты» столь же справедливо

возражали, что если не внести в это кредо соответствующих корректив, то община может просто перестать существовать (вместе со своим кредо). Однако осуществить последовательно и полно изначально поставленные задачи, добившись желаемых результатов, не удавалось практически ни тем группам, которые в результате раскола подтвердили кредо ревизии, ни тем, которые оставались ему формально верны.

Давая общую оценку исторической роли американских

коммун в XIX — первой половине XX в. и признавая, что

они оказались несостоятельными как экономические, политические и социальные предприятия, нельзя вместе с

тем не видеть их роли как экспериментальной модели организации общественной жизни, которая имеет для социолога и политика большое эвристическое значение, равно как и важного фактора формирования социалистического сознания и социалистической культуры в Америке, как

это подчеркивалось в новой Программе Компартии США53.

52 На самой поверхности коммунитарной жизни мы видим и вовсе

незначительные, житейские, подчас просто «мелочные» обстоятельства, которые могут рассматриваться в лучшем случае лишь

как поводы распада и дестабилизации: психическая несовместимость, плохой климат и т. п.

53 См.: США: Экономика, политика, идеология, 1971, № 2, с. 99.

Глава IV

Эволюция капитализма в США

после второй мировой войны

и американское утопическое сознание

§ 1. Противоречия современного

американского общества и пути развития

национальной утопической традиции

Период с конца 40-х по конец 50-х годов XX в. характеризуется в зарубежной и советской научной литературе как

полоса кризиса утопического сознания в капиталистическом

мире, в том числе и в Соединенных Штатах Америки.

В статье «Закат утопии» (1960) американский социолог

Кеннет Кенистон писал: «Контраст между утопиями девятнадцатого и двадцатого веков колоссален. В нашем видении будущего образы надежды уступили место картинам отчаяния; утопии, служившие прежде маяками, превратились в предупреждения. « Прекрасный новый мир»

Хаксли, «1984» и «Звероферма» Орвелла, «Возвышение

меритократии» Янга, а по иронии судьбы и «Уолден-два»

Скиннера — огромное множество наших видений будущего — являются негативными видениями, проекциями в будущее наиболее пагубных тенденций настоящего. Они

стали средствами устрашения, историями-предупреждениями: утопия стала контрутопией. Равным образом изменились и значения «утопического»: сегодня этот термин недвусмысленно ассоциируется с «нереалистическим», «са-

моразрушающимся», а для некоторых —с глубочайшими

и наивысшими грехами человека» \

«Смерть» утопии была констатирована в те годы и многими другими американскими и западноевропейскими исследователями — Фредом Полаком2, Джудит Шклар3, Че-

дом Уолшем4, Марком Хиллегасом5 и др.

1 Keniston К. Youth and Dissent. N. Y., 1971, p. 43.

2 «Насколько мне известно,— вторил Кенистону Фред Полак в

«Образе будущего» (1961),— со времени второй мировой войны

не было создано ни одной настоящей утопии... Впрочем, весьма

сомнительно, чтобы какая-либо подлинная утопия... могла найти сегодня издателей или читателей, даже если бы ей дал благословение литературный авторитет. А между тем всякая контр-

202

Антиутопическая тенденция находила выражение как

и теоретической критике утопии со стороны ее «врагов»

(как назвал их впоследствии Дж. Кейтеб), в отречении ряда

философов и социологов от своего «утопического прошлого» 6, так и в активной поддержке и восхвалении конкретных антиутопических произведений, в первую очередь

таких, как «Прекрасный новый мир» О. Хаксли (с предисловием 1946 г.) и «1984» Дж. Орвелла.

Можно без преувеличения сказать, что романы английских писателей встретили в некоторых кругах американского общества не менее сочувственное отношение, чем

в самой Англии, и стали органическим элементом американской культуры. Более того, эти произведения, особенно

роман Орвелла сразу же после его появления (1948), стали

активным фактором политической борьбы. Это был как

раз тот случай, когда применение и использование новых