полное искоренение бедности (с учетом ее трактовки в

США) можно было только совершенно игнорируя то обстоятельство, что рост национального богатства сам по

себе не создает для этого достаточных предпосылок, а перераспределение этого богатства, которое действительно

могло бы радикально решить проблему, блокируется существующей структурой общественных отношений. Трудно допустить, что Джонсон не понимал этого, как, видимо, неверно утверждать, что это была сплошная демагогия, хотя без нее дело не обходится ни в одной официальной утопии (американской). Более чем кто-либо из других американских президентов послевоенного периода Джонсон

отразил в своей программе97 утопические чаяния значительной части американцев, и сделал он это, по всей вероятности, сознательно. Ибо формирование программы

«великого общества» происходило под прямым давлением снизу, с которым в условиях нарастания массовых демократических движений 60-х годов не могли не считаться ни сам Джонсон, ни стоявший за ним господствующий

класс США.

Сегодня и «новый фронтир», и «великое общество» —достояние истории, хотя чисто формально идеалы, провозглашенные Дж. Кеннеди и JT. Джонсоном, никто не дезавуировал и не объявлял реализованными. Однако 70-е

годы внесли свои «поправки» и в жизнь американского

общества, и в официальную утопию, которая, кстати сказать, отражает изменение конъюнктуры гораздо более четко и оперативно, чем социально-теоретическая, а тем более литературная утопия.

96 См.: Walker R. II. Op. cit., p. 263.

97 Речь идет исключительно о внутриполитических аспектах программы, которым противоречила непопулярная среди американцев внешпяя политика администрации Джонсона.

11 Э. Я. Баталов 305

Дж. Картер пришел в Белый дом в сложный период, когда, по его же словам, «трагедии Кампучии и Вьетнама; шок, замешательство и стыд в связи с Уотергейтом; сомнения и неразбериха, вызванные экономическими затруднениями, породили беспрецедентные сомнения и душевное беспокойство в нашем (американском.— Э. Б.) народе» 98. Видимо, в этих условиях задача президента (как

понимали ее он сам и те, кто привел его к власти) заключалась не в том, чтобы выступить с принципиально

новым официальным кредо, а в том, чтобы подтвердить

верность провозглашенным ранее принципам, подчеркнув

те из них, которые особенно важны для текущего момента. Картер сделал акцент — как это делали в подобных ситуациях и некоторые из его предшественников — на нравственных ценностях, провозгласив в качестве искомого

социального идеала нравственное общество. Цитируя слова С. Киркегора «каждый человек — исключение», Дж.

Картер писал в своей программной книге «Почему бы не

все возможное?»: «Мы, американцы, гордимся нашей индивидуальностью и существующими между нами различиями. Но у нас есть и общие мечты. Ни Вьетнам, ни Уо-

гергейт, ни трудности, вызванные плохим управлением

экономикой, не могут изменить этого.

Некоторые из наших общих мечтаний легко сформулировать, хотя их далеко не всегда легко достичь. Они включают убеждение, что все американцы равны перед законом; что наша страна должна, пребывая в сообществе наций, являть пример мужества, сострадания, чести и преданности основным правам и свободам человека; что правительство должно контролироваться нашими гражданами»99.

В свое время Дж. Кеннеди давал понять, что видит

Америку в роли «справедливого» мирового жандарма, или, точнее сказать, современного мирового скваттера и первопроходца. Пятнадцать лет спустя обстоятельства потребовали придать утопической Америке новый образ — образ

«справедливого нравственного арбитра», честно соблюдающего законы у себя дома и бдительно следящего за тем, чтобы никто не покушался на них в пределах мирового

сообщества.

Разумеется, — и это легко установить, анализируя реальный внутриполитический ц внешнеполитический курс

98 Carter /. Why Not the Best? N. Y., 1976, p. 3.

99 Ibid., p. 4.

306

администрации Картера, — CffiA не выступают и нё могут, даже если бы президент действительно этого захотел, выступать в роли мирового нравственного арбитра; они

не проводят и не могут проводить «нравственного» курса

внутри страны, а сама Америка вовсе не идет к некоему

«нравственному» обществу. Но официальная утопия довольно жестко определяет правила игры, которым обязан

следовать президент и которые, повторяем, составляют

неотъемлемый элемент американской политической культуры.

Не имеет смысла гадать, в каком направлении пойдет

дальнейшее развитие американской официальной утопии.

Но опыт двухсотлетиего развития США позволяет достаточно определенно утверждать: новая утопия будет отражением проблем и противоречий, с которыми придется

столкнуться Америке, и чем более благоприятными будут

условия для развития массового утопического сознания, тем большую роль в общественной жизни США эта утопия сможет сыграть.