Поговаривали, что предстоит переселение на другой участок, где леса больше и есть речка для весеннего сплава.

Глава 7. Свидание

«Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находились в теле».

Евр. 13:3

Приближалась весна 1941 года. Где-то на юге повеяло теплом, а седой, заснеженный Урал еще спал глубоким зимним сном. Стояли морозы, были вьюги, весной еще не пахло.

Неожиданно в Капкалке все встревожилось, зашумело, заговорило. Заключенные узнали, что предстоит большой этап. Работники охраны и начальство колонии держали все в секрете, но десятники и руководители леспромхоза, дружески относясь к людям, лишенным свободы, сообщили им, что большинству предстоит отправка. Этап, переезд для заключенных — каждый раз самое тяжелое. И не только потому, что можно попасть из огня да в полымя. Лесозаготовки — это, безусловно, тяжелая, трудоемкая работа, но есть еще тяжелее и потруднее. Это рудники, шахты. Да и сам этап, если он дальний, например, на Север, в Заполярный круг, может унести все здоровье.

Скоро, однако, все выяснилось, и заключенные облегченно вздохнули. Оказывается, их направляли, как это предполагалось и раньше, в один из соседних леспромхозов, где была сплавная река. В ту часть заключенных, которая отправлялась для формирования новой колонии, был включен и Лева

На душе у него было совершенно спокойно. Он знал и твердо верил, что без воли Отца Небесного и волос с головы не упадет. И Отец усмотрел для него нечто лучшее 'в этом суровом, тернистом пути заключения.

Людей выкликнули по формулярам, поместили в отдельный барак, произвели санобработку. Это была очередная баня со стрижкой всех волосистых мест на теле. Это делалось для того, чтобы предупредить вшивость и более легкого отыскания заключенного в случае побега. Произвели обыск каждого, вывели за зону, выстроили рядами, вещи сложили на подводы. Этап, окруженный охраной в черных полушубках, вооруженной винтовками, двинулся в путь.

Идти было очень тяжело. Дорога была узкая, полузанесенная снегом. Кругом высились сосновые, березовые леса, и конвой, опасаясь побегов, все время грозно покрикивал. Ноги в валенках вязли в снегу, заключенные потели, выбивались из сил, но шли, шли, шли…

«Вот сейчас, — думал Лева, — мои друзья студенты, студентки кончают второй семестр первого курса мединститута, сдают экзамены. А может быть, учеба в самом разгаре. А я вот отвержен, выброшен за борт жизни, разлучен с женой, с семьей, изолирован от общества, как якобы злостный преступник. И за что? За то, что, следуя учению Христа, не захотел учиться проливать человеческую кровь, произносить клятву. Не Христос ли сказал: «Не клянитесь вовсе».

О, когда же придет день, о котором предвозвестил пророк Исайя: «Перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать…»

Но так же как в горах Урала не веяло весной, так и на земном шаре не веяло миром. Заключенные через КВЧ получали газеты и знали, что творится на белом свете, Гитлер все более и более разжигал пламя войны, кровопролитие и смерть охватывали многие народы.

… Измученные, поздней ночью заключенные добрались до Куезов — это был леспромхоз, подготовленный к большому лесоповалу. Там были бараки для заключенных, как обычно огражденные проволокой; вблизи — бараки для охраны и работников леспромхоза.

Кругом на сотни километров стояли занесенные снегом деревья, девственные уральские леса.

Леве под медсанчасть выделили отдельный небольшой барак, В амбулатории была маленькая комнатка, отгороженная досками. В ней начальник колонии разрешил жить Леве.

Это было чудесно. Иметь свой уголок, после работы сидеть за столиком и заниматься у окна, выходившего во двор колонии. Лева благодарил Всемогущего Бога. Он сразу же написал письма домой — жене, матери — о перемене адреса и просил немедленно выслать посылку с медицинскими книгами, медицинским инструментарием, который был у него дома. Оборудование медсанчасти было очень убого, Лева же горел желанием, чтобы у него были и инструменты и медикаменты. Помимо этого, он очень просил прислать ему два тома стихотворений Н.А.Некрасова.

Все это Лева вскоре получил.

В образовавшуюся новую колонию приехала начальница санчасти Белорецких лагерей, молодая, одетая по-военному, видимо фельдшер. Она быстрыми шагами вошла в амбулаторию и, обращаясь к Леве спросила:

– Где здесь фельдшер?

– Это я, — ответил Лева.

— Не шутите, — сказала начальница. — Тут должен быть какой-то старик.

— Нет, я фельдшер, — подтвердил Лева.

Начальница разделась, села и, недоуменно глядя на Леву, сказала:

– Мне говорили, что здесь фельдшер какой-то верующий фанатик. Я и вообразила старика с большой бородой. А вы? Неужели же вы на самом деле верите в Бога?

– Да, верю, — спокойно сказал Лева и, улыбнувшись, добавил: — Верю в Христа Спасителя и учился в Уфимском мединституте и оттуда попал сюда.

— Да что вы, с ума сошли? Вот диво-то какое! Начальница отнеслась к Леве очень участливо и, слушая его историю, все качала головой, будучи уверенной, что он ни за что ни про что сгубил себя.