давнего сообщника выражало твердую решимость. Самое спокойствие этих лиц было в тысячу раз страшней и бес¬ пощадней, чем было бы выражение лютой злобы. Та, воз¬ можно, еще зажгла бы его, пробудила бы в нем храбрость, толкнула на сопротивление. Л так он не находил в себе душевной силы противиться им. — Брат,— сказал он неестественным торопливым ше¬ потом,— так ли я расслышал тебя? — Мои слова просты, Эбирам Уайт: ты совершил убий¬ ство, .и за это ты должен умереть! — Эстер! Сестра, сестра, ты не оставишь меня! Слы¬ шишь, сестра? Я зову тебя! — Я слышу того, кто говорит из могилы! — донесся хриплый голос Эстер из фургона, проезжавшего в ту ми¬ нуту мимо места, где стоял убийца.— Это мой первенец громко требует правого суда! Бог милосерд, он смилуется над твоей душой. Фургон медленно покатил дальше. Эбирам стоял, утра¬ тив последнюю тень надежды. Но и теперь он не мог со¬ браться с духом, чтобы твердо встретить смерть, и, если бы ноги не отказались повиноваться ему, он попытался бы убежать. Потом надежда внезапно сменилась полным от¬ чаянием. Он повалился на колени и начал молиться, дико мешая в своей молитве крик о пощаде, обращенный к зятю, с мольбой о божьем милосердии. Сыновья Ишмаэла в 383

ужасе отвернулись от мерзкого зрелища, и даже суровое сердце скваттера дрогнуло перед мукой этой жалкой души. — Пусть бог дарует тебе то, о чем ты просишь,— ска¬ зал он,— но отец не может забыть убитого сына. Тогда начались самые униженные мольбы об отсрочке. Одна неделя, один день, один час выпрашивались с упор¬ ством, соответствовавшим той цене, которую они приобре¬ тали, когда в их короткое протяжение должна была улечься вся жизнь. Скваттер был смущен и наконец ча¬ стично уступил молениям преступника. Своей конечной цели ом остался верен, но изменил намеченное средство ее достижения. — Эбнер,— сказал он,— залезь на скалу и глянь во все стороны, нужно увериться, что вблизи никого нет. Покуда юноша выполнял приказ, по дрожащему лицу преступника бегал отблеск ожившей надежды. Скваттер остался доволен сообщением сына: нигде не видно ничего живого, кроме удаляющихся упряжек; но как раз оттуда бежит вестница и очень торопится. Ишмаэл дождался ее. Это была одна из его дочерей. Со страхом и любопытством в глазах девочка из рук в руки передала отцу несколько листков, выдранных из растрепанной библии, которую Эстер берегла с такой заботой. Скваттер кивком отослал дочку обратно и вложил листки в руки преступника. — Эстер прислала это тебе,— сказал он,— чтобы ты в свои последние минуты вспомнил о боге. — Да благословит ее небо! Она всегда была мне доб¬ рой, любящей сестрой! Но нужно время, чтобы я это мог прочитать. Время, брат! Дай мне время! — Времени достанет. Ты будешь сам своим палачом, эта грязная работа минует мои руки. Ишмаэл тут же приступил к осуществлению своего но¬ вого решения. Преступник, уверенный, что ему дадут про¬ жить еще день, а то и много дней, сразу успокоился, хотя и знал, что наказания не избежать: жалкий и малодушный, он принял отсрочку, как помилование. Он сам первый по¬ соблял в жутких приготовлениях, и среди участников этой тяжелой драмы только его голос звучал шутливо и бойко. Под одним из корявых сучьев ветлы торчал тонкий и плоский уступ. Он высился футах в двадцати над землей, точно нарочно приспособленный для выполнения мысли, которую он же, собственно, и подсказал. На эту маленькую площадку поставили преступника, накрепко связали ему 384

локти за спиной и ту же веревку, накинув петлей вокруг шеи, протянули к толстому суку. Сук же этот был так рас¬ положен, что тело, повиснув, уже не нашло бы опоры для ног. Листки из библии вложили несчастному в пальцы, чтобы он нашел в них утешение, если сможет. — А теперь, Эбирам Уайт,— сказал скваттер, когда его сыновья, кончив свое дело, спустились со скалы,— я тебя спрашиваю в последний раз, и не шутя — смерть перед тобою в двух видах: этим вот ружьем можно оборвать твою муку; а нет, так рано или поздно через эту веревку ты най¬ дешь свой конец. — Дай мне пожить! О Ишмаэл, ты не знаешь, как сладка жизнь, когда так близко подошла последняя ми¬ нута! — Всё! — сказал скваттер, махнув своим помощникам, чтобы они догоняли стадо и повозки.— А теперь, подлый человек, чтобы было тебе утешение в твой смертный час, я прощаю тебе мои обиды, и пусть тебя судит бог. Ишмаэл повернулся и пошел по равнине обычным своим неторопливым и тяжелым шагом. Голова его по¬ никла, но ни разу вялая мысль не подсказала ему огля¬ нуться назад. Правда, ему послышалось раз, что его оклик¬ нул но имени придушенный голос, но зов не остановил его. Дойдя до пригорка, где недавно говорил с Эстер, скват¬ тер оказался на границе кругозора, открывавшегося со скалы. Здесь он остановился и решился поглядеть на то место, которое оставил. Солнце уже почти закатилось, и его последние лучи освещали голые ветви ветлы. Он ви¬ дел ее ствол и разлапую вершину, вычерченную на огнен¬ ном небе, и даже разглядел еще стоявшую в рост фигуру человека, которого он оставил на гибель. Спустившись с пригорка, он пошел дальше с таким чувством, как будто его неожиданно и насильно разлучили навсегда с недав¬ ним сотоварищем. Пройдя еще с милю, скваттер нагнал свой караван. Его сыновья нашли место, подходящее для ночлега, и ждали только, когда отец подойдет и одобрит их выбор. В скупых словах он высказал свое согласие. Устраивались в молчании, более полном и значитель¬ ном, чем всегда. Эстер почти не бранила дочек, а когда бранила, то не с криком, как всегда, а помягче, скорее то¬ пом наставления. Между ним и женой не было никаких объяснений. Только когда Эстер уже собралась уйти на ночь к детям, 385

муж приметил, что она поглядела украдкой на полку его ружья. Ишмаэл велел сыновьям ложиться спать, объявив, что будет сам сторожить лагерь. Когда все затихло, он вы¬ шел в прерию — среди шатров ему точно нечем было ды¬ шать. Ночь была такая, что еще усилила чувство гнета, вызванное событиями дня. Вместе с месяцем поднялся ветер, и временами, когда он с воем мел по равнине, дозорному чудилось, будто в этот вой вплетаются какие-то странные, неземные звуки. Усту¬ пая непонятному желанию, Ишмаэл поглядел вокруг, на¬ шел, что лагерь может спать спокойно, и побрел все к тому же пригорку. Отсюда открывался широкий вид на восток и на запад. Кудрявые облака то и дело затягивали хо¬ лодный месяц, хотя бывали минуты, когда его мирные лучи лились с чистого синего поля, и тогда казалось, что он все вокруг смягчает своей покоряющей кротостью. Впервые в своей беспокойной жизни Ишмаэл остро по¬ чувствовал одиночество. Прерия представилась его глазам беспредельной и мрачной пустыней, а ропот ветра звучал, как перешептывание мертвецов. Вскоре ему послышалось, будто с налетевшим шквалом пронесся мимо него пронзи¬ тельный крик. Это прозвучало не как зов с земли — крик жутко прорезал воздух где-то в высоте и там смешался с хриплым подвыванием ветра. Скваттер стиснул зубы, а его большая рука так сжала ружье, точно хотела раздавить металл. Все затихло, потом снова шквал и возглас ужаса, простонавший как будто прямо ему в уши. Нечаянный от¬ клик сорвался с его собственных губ — так люди вскрики¬ вают иногда от непривычного возбуждения,— и, закинув ружье за плечо, скваттер шагами великана пошел к скале. Не часто у Ишмаэла кровь двигалась с той быстротой, с какой она бежит по жилам у большинства людей; но те¬ перь он ощущал, что она как будто рвется хлынуть наружу из каждой поры его тела. Как зверь от спячки, пробудилась вся его дремавшая энергия. Ишмаэл шел и все время слы¬ шал эти пронзительные крики, то будто звеневшие в обла¬ ках, то проносившиеся так близко, точно они стлались по земле. Но вот раздался возглас, который мог быть только явью и ужасней которого не могло бы измыслить никакое воображение. Он, казалось, заполнил собою весь воздух — как бывает молния охватывает ослепительным светом весь зримый горизонт. Было отчетливо названо имя божье в кощунственном соединении с самой дикой руганью. 386

Скваттер остановился и зажал уши. Потом, когда он отнял руки от ушей, тихий и хриплый, точно сдавленный голос рядом с ним спросил: — Ишмаэл, муж мой, ты ничего не слышишь? — Тише!..— остановил муж, положив руку на плечо Эстер и нисколько не удивившись, что жена стоит подло пего.— Тише, женщина! Если боишься бога, помолчи. Настало мертвое молчание. Ветер по-прежнему налетал порывами и стихал, но к его шуму уже пе примешивались жуткие крики. Шумел он властно и торжественно, но это были торжественность и величие природы. — Идем дальше! — сказала Эстер.— Все утихло. — Женщина, почему ты здесь? — спросил муж. Его кровь текла ровней, и смятение мыслей почти улеглось. — Ишмаэл, он убил нашего первенца, но не годится, чтобы сын моей матери валялся на земле, как собака. — Ступай за мной! — сказал скваттер, схватившись опять за ружье, и зашагал к скале. До нее было еще далеко; но чем ближе к месту казни, тем они медленней шли, уступая тайному страху. Много истекло минут, пока они приблизились настолько, что могли явственно различить очертания предметов. — Где ты оставил тело? — шепотом спросила Эстер.— Видишь, я прихватила кирку и заступ, чтобы мой брат мог спать в земле! Месяц выплыл из-за гряды облаков, и Эстер теперь могла проследить, куда указывает палец Ишмаэла. Он ука¬ зывал на тело человека, качавшееся на ветру под облуп¬ ленным белесым суком ветлы. Эстер опустила голову и на¬ тянула платок на глаза, чтоб не видеть. А Ишмаэл подо¬ шел поближе и смотрел на свою работу со страхом, но без угрызений совести. Листки библии рассыпались по земле, и даже кусок уступа отвалился, когда преступ¬ ник бился в агонии. Но на всем теперь лежала тишина смерти. Временами лицо жертвы, угрюмое, сведенное су¬ дорогой, поворачивалось прямо под лучи месяца; потом ветер опять затихал, и тогда роковая веревка черной чер¬ той пересекала яркий диск. Скваттер поднял ружье, долго целился и выстрелил. Пуля перерезала веревку, и тело грузным комом упало на землю. До сих пор Эстер не двигалась, не говорила. Но сейчас сразу принялась усердно помогать мужу. Могила была вы¬ рыта быстро. И тотчас же стали опускать в нее тело. Эстер, 387

поддерживая безжизненную голову, с отчаянием посмот¬ рела мужу в лицо и сказала: — Ишмаэл, мой муж, это ужасно: он дитя моего отца, а я не могу поцеловать его мертвого! Скваттер положил свою широкую руку на грудь мерт¬ веца и сказал: — Эбирам Уайт, мы все нуждаемся в милосердии; я от души прощаю тебя! И да будет милостив бог в небесах к твоим грехам! Женщина склонила лицо и припала губами к бледному лбу своего брата в горячем долгом поцелуе. Послышался стук падающих комьев, глухой шум утаптывания земли. Эстер еще стояла на коленях. Ишмаэл ждал с непокрытой головой, пока жена прочитала молитву. И все было кон¬ чено. На другое утро можно было видеть, как упряжки и стадо скваттера потянулись дальше, в сторону поселений. Когда они подошли ближе к обитаемым местам, их кара¬ ван затерялся среди тысячи других. Из многочисленных отпрысков этой своеобычной четы иные отступились от своей беззаконной, полуварварской жизни, но о главе семьи и его жене никто с той поры ничего не слышал. Глава XXXIII До своей деревни пауни добрался, никем не потрево* женный. На равнине, которую он неизбежно должен был пересечь, сиу не оставили даже одиночного разведчика, так что Мидлтон со своими друзьями совершил и этот пе¬ реход так мирно, как если бы они путешествовали где-ни¬ будь по центральным штатам. Ехали с частыми привалами, приноравливаясь к слабым силам спутниц. Казалось, побе¬ дители после своего торжества утратили все черты жесто¬ кости и были готовы предупредить любое желание людей из жадного племени, которое что день, то грубей попирало их права, низводя индейцев Запада, независимых и гор¬ дых, до положения беглецов и скитальцев. Мы не станем подробно расписывать триумфальное возвращение вождя. Все племя, недавно повергнутое в уныние, сейчас тем радостней ликовало. Матеррг похваля¬ лись доблестной смертью своих сыновей; жены славили 388

своих мужей, указывая на их раны; а девушки пели песи I об отваге молодых храбрецов. Скальпы, снятые с павших врагов, выставлялись напоказ, как в более цивилизованных странах — взятые в бою знамена. Старики рассказывали о свершениях предков и добавляли, что слава новой победы затмила все былое; а Твердое Сердце, с юных дней до этого часа неустанно отличавшегося своими подвигами, вновь и вновь единодушно провозглашали самым достойным вож¬ дем и самым могучим воином, какого когда-либо дарил Ваконда своим любимейшим детям, Волкам-науни. Мидлтои, хотя здесь его вновь обретенное сокровище было в сравнительной безопасности, все же обрадовался, когда, въезжая в деревню со свитой вождя, увидел в толпе своих верных молодцов-артиллеристов, встретивших его громогласным приветствием. Присутствие вооруженного отряда, даже такого маленького, позволяло ему отбросить последние опасения: командуя им, он ни от кого не зави¬ сел, обретал достоинство и вес в глазах своих новых друзей и мог спокойно думать о трудностях предстоявшего неблиз¬ кого перехода по пустынной стране от деревни Волков- иауни до ближайшего форта соотечественников. Инес и Эллен была предоставлена особая хижина, и даже Поль, когда увидел у ее входа шагавшего взад и вперед часового в американской форме, был рад, что может пошататься на досуге среди индейских хижин, куда он бесцеремонно заглядывал, рассматривая нехитрую утварь, отпуская о ней свои шуточки, а то и серьезные замечания и стараясь с помощью жестов втолковать изумленным хозяйкам, что то или это в домашнем укладе белых куда как лучше. Совсем по-иному вели себя пауни. Скромность и дели¬ катность Твердого Сердца передались и его народу. Чуже¬ земцам было оказано все внимание, какое могли подска¬ зать индейцу простота его обычая и ограниченность по¬ требностей, но затем никто не позволил себе даже близко подойти к хижинам, отведенным для гостей: им предоста¬ вили отдыхать сообразно их привычкам и наклонностям. Но племя предавалось ликованию до поздней ночи; до поздней ночи пелись песни и было слышно, как тот или другой из воинов с крыши хижины рассказывал о подви¬ гах своего народа и славе его побед. Несмотря на беспокойную ночь, с восходом солнца все жители высыпали из хижин. Восторг, так долго озарявший каждое лицо, теперь сменился выражением чувства, лучше 389

отвечавшего этой минуте. Всем было ясно, что бледноли¬ цые, вступившие в дружбу с вождем, готовятся окончат тельно распроститься с племенем. Солдаты Мидлтона в ожидании его прибытия сторговались с одним незадачли¬ вым купцом о найме его лодки, которая стояла у берега, готовая принять свой груз; все было налажено, можно было не мешкая пуститься в дальний путь. Мидлтон не без тревоги ждал этого часа. Восхищение, с каким Твердое Сердце глядел на Инес, так же не ускольз¬ нуло от ревнивых глаз мужа, как прежде жадные взгляды Магори. Он знал, с каким совершенством умеют индейцы скрывать свои замыслы, и полагал, что с его стороны было бы преступным небрежением не подготовиться к самому худшему. Поэтому он дал своим людям кое-какие тайные распоряжения, хотя, принимая свои меры, постарался при¬ дать им вид подготовки к военному параду, которым он якобы решил ознаменовать свой отъезд. Однако молодой капитан почувствовал укоры совести, когда увидел, что все племя вышло проводить его отряд до берега без оружия в руках и с печалью на лицах. Пауни обступили чужеземцев и вождя как мирные на¬ блюдатели, полные интереса к предстоящей церемонии. Когда стало ясно, что Твердое Сердце намерен говорить, псе замерли, приготовившись слушать, а траппер — ис¬ полнять обязанность толмача. Затем юный вождь обра¬ тился к своему народу на обычном образном языке ин¬ дейцев. Он начал с упоминания о древности и славе народа Волков-пауни. Он говорил об их успехах на охоте и на тропе войны; говорил о том, как они издавна славятся уме¬ нием отстоять свои права и покарать врагов. Сказав доста¬ точно, чтобы выразить свое почтение к величию Волков и польстить самолюбию слушателей, он вдруг перешел на другой предмет, заговорив о народе, к которому принадле¬ жали его чужеземные гости. Его несчетное множество он уподобил стаям перелетных птиц в пору цветов и в пору листопада. С деликатностью, отличающей воина-индейца, он не позволил себе прямых указаний на алчность, прояв¬ ляемую многими из бледнолицых в торговых сделках с Iфаснокожими. Но, сознавая, что его племенем все сильней овладевает недоверие к белым, он попробовал умерить справедливое их озлобление косвенными извинениями и оправданиями. Он напомнил, что ведь и сами Волки-пауни 390