Берк взглянул на него и улыбнулся какой-то новой, прежде незнакомой мне улыбкой, похлопал Пайета по руке и что-то сказал. Тот нетерпеливо вышел из комнаты, подобно преданной овчарке, подобострастно выполняющей приказы своего хозяина.

Берк открыл ящик стола, вынул нечто, подозрительно напоминающее бутылку виски, откупорил ее и сделал глоток, что для непьющего человека казалось крайне странным. Когда он положил бутылку обратно в стол, дверь открылась и вошла женщина.

Я приготовился уйти, потому что явно не страдал вуайеризмом, однако в этом не было нужды. Берк просто продолжал сидеть с видом полковника и говорил преимущественно на греческом, который он, как я знал, изучил довольно прилично после пары лет службы на Кипре во время конфликта.

Как только женщина вышла, я немедленно скрылся в тень и вернулся в свою комнату. Все это дело определенно отдавало чьей-то заинтересованностью и скрытой драмой. Я прикурил сигарету, лег на кровать и начал думать.

Вся история почему-то не складывалась у меня в голове. История насчет Благородной Джоанны и свирепого Серафино. Да, конечно, все это могло случиться на самом деле. Однако сюжет казался до странности незавершенным, подобно нотам фуги Баха с отсутствующей третьей страницей.

Где-то в вышине угрожающе пророкотал гром. Возможно, боги на нас сердятся? О ВСЕМОГУЩИЙ ЗЕВС, ПРОСТИ НАС! Древняя греческая поговорка выплыла откуда-то из пыльной классной комнаты, чтобы преследовать меня вместе с темными морями, Ахиллесом с его пятой и хитроумным Одиссеем.

Я не слышал, как она вошла, но когда со стороны моря сверкнула молния, я разглядел женский силуэт у окна. Я не проронил ни звука. Когда сверкнуло снова, женщина стояла ближе, а платье лежало на полу позади нее. Белое тело светилось в темноте; черные волосы волнами струились по полным грудям.

В нахлынувшей темноте я ощутил прикосновение ее рук и губ; белая плоть была прижата ко мне. Одним яростным движением я схватил женщину за волосы; мои пальцы жестко сжимали ее кудри.

– Что он сказал тебе делать? – потребовал я. – Все, что бы я не пожелал, чтобы остался доволен?

Ее тело изогнулось в приступе боли, однако женщина не сопротивлялась, и, когда молния сверкнула снова, высвечивая полные груди, я увидел, что ее глаза смотрели на меня и в них не было страха.

Мои пальцы в ее волосах ослабли, и она легла на бок рядом со мной. Я нежно погладил ее по щеке, и ее губы придвинулись к моей ладони. Итак, уже вот до чего дошло? Маленький сатир Стейси – нужно всего лишь заполнить кем-нибудь половину его кровати и поддерживать его в состоянии счастья. Остальное было очень просто. Точно также, как английский завтрак – Берк все продумал. Отсутствовало только пианино, которое он, вероятно, очень старался достать, но потерпел неудачу.

Подойдя к окну, я остановился, уставившись в испещренное молниями небо. Внезапно, и без всякой видимой причины, вся история показалась мне чрезвычайно забавной – некая абсурдная игра для детей пожилого возраста с настолько выпяченной целью, что давно превратилась в фарс.

Я нужен Берку – очень нужен. Взамен я получаю двадцать пять тысяч долларов и удовлетворение всех своих более плотских утех. Разве может хорошо воспитанный сатир жаловаться на это?

Я медленно кивнул. Хорошо. Пусть будет так. Я поиграю в его игру, как уже играл раньше, однако на этот раз должна будет соблюдаться пара-тройка моих собственных правил.

За моей спиной произошло легчайшее из движений, и я ощутил ее присутствие в темноте. Вытянув руки, я притянул ее ближе.

Она была все еще без одежды и слегка поеживалась от холода. Я ощущал запах мимозы, тяжелый и пьянящий во влажном воздухе. Весь наэлектрилизованный мир ждал сигнала. И он наконец пришел, небеса разверзлись, и тяжелые струи ринулись на землю.

Свежесть заполнила мои ноздри, топя запах женщины, стоящей рядом. Я вышел на веранду и встал, подставив лицо дождю. Мой рот был полуоткрыт, и я смеялся так, как не смеялся давным-давно, готовый вступить в схватку со всем миром и победить в его собственной темной игре.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда мы приехали в Палермо, стояла Страстная Неделя – праздник, о котором я совершенно позабыл. Мы проехали тридцать пять километров, отделявшие аэродром Пунта Райси от города, и наш черный «мерседес» стал с трудом пробираться по запруженным народом улицам. Наконец нам пришлось остановиться, чтобы пропустить религиозную процессию, которая медленно двигалась сквозь толпу; богато украшенная Мадонна возвышалась поверх голов.

Во время всего перелета с Крита Берк был мрачен и раздражителен, и сейчас он с плохо скрываемым нетерпением опустил стекло и проговорил:

– Что все это значит?

– Старинная мистическая процессия, – сказал я ему. – Такого рода события происходят уже много тысяч лет во время Страстной Недели по всей Сицилии. Остальная жизнь в это время замирает. Здесь живут очень религиозные люди.

– Что, однако же, не очень-то сказалось на тебе, – сухо прокомментировал он.

Пайет Джагер раздраженно посмотрел на меня. Был ли он в курсе того, что произошло между мной и Берком, знал ли он о жесткости и торговле между нами? Я не был в этом уверен, однако изменения в наших отношениях проявились достаточно ясно в течение последних трех дней.