[1590 г.]

Страшась случайностей битвы, Годунов не мыслил о военных приобретениях, полагаясь более на переговоры, чем на силу, он лишь притворно занимался подготовкой к войне, ездил из полка в полк, устраивал смотры, проверял исправность людей, коней, оружия и другого снаряжения, после каждой поездки докладывал дотошно государю и Думе боярской, что вот тут надо еще немного укрепить, а там чуть усилить. Более он был обеспокоен безопасностью Москвы, поэтому повелел возвести вокруг Москвы, по внешней границе посадов, вал земляной, укрепленный частоколом из мощных бревен. Ворота были столь узки, что в них только-только проходили сани, сверхуже нависала решетка тяжелая, из железа кованная, готовая в любой момент упасть вниз и запереть проезд. Называли эту стену по-разному, кто Скородумом, быстро задуманным, кто Скородомом, быстро построенным.

Но понукаемый боярами и воеводами, не забывшими завет царя Иоанна о приобретении выхода к берегам моря Северного, Годунов был вынужден уступить и осенью шестого года правления Федора отдал приказ о сборе рати для похода в Эстляндию, на шведов. Во главе войска встал царь Федор, с ним ехала и царица Арина.

По неспособности Бориса Годунова к делам ратным определен он был вторым воеводой в передовой полк, под руку воеводе достославному, князю Дмитрию Хворостинину, сотоварищем же Бориса был Федор Никитич Романов. Поход был быстрый и победоносный, за месяц отобрали у шведов

исконные наши крепости Ям и Копорье, опустошили Эстлян-дию до самого Ревеля, а Финляндию до Абова, приступили к Ивангороду и Нарве. В поле близ Нарвы стояла двадцатитысячная рать, все, что имелось у короля шведского, ее смяли одним передовым полком и втоптали в крепость, Ивангород сдался на милость царскую. Могли взять и Нарву, тем более что стены ее в трех местах были разрушены до основания пушками нашими, а запасов продовольствия в крепости, по рассказам перебежчиков, не хватило бы и на месяц осады плотной. Но трусливый Годунов, трепетавший перед большей искусностью шведов в ратном деле, убедил царя Федора, что для одного похода приобретений достаточно, и Федор приказал трубить отбой.

Тогда же Борис Годунов заключил мир вечный со Швецией на условиях самых мягких: между подданными обеих держав торговля вольная, путь чист через шведские владения московским купцам в другие государства и послам других государств в Москву, шведы обязались пропускать без задержки тех купцов, которые из земель иностранных пойдут к царю с товарами для его казны, обязались также пропускать докторов, лекарей и других служивых людей и мастеров, которые пойдут к царю, пленные освобождались с обеих сторон без выкупа и обмена.

Из прочего: основали город Саратов на Волге.

[1591г.]

Не о державе думал Борис Годунов, не о славе ее, а только о венце царском, который с каждым годом все сильнее манил его. Желая прозрить будущее, обращался он и к волхвам, кото-рвю отвечали ему, что до трона ему два шага по семь лет, а царствованию его будет тот же срок в семь лет. «Что семь лет, хоть бы семь дней поцарствовать!» — воскликнул на это Годунов, и слова его неосторожные разлетелись слухом по Москве, с той поры бояре стали иметь еще большее подозрение на Годунова. И деяния Годунова щедро питали эти подозрения.

Утвердившись в мысли, что царь Федор уже не способен иметь потомства, Годунов расправился со всеми своими со-

перниками в будущей борьбе за престол царский. В первую очередь озаботился он возвращением в Москву вдовы беспутного короля Ливонского Магнуса, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого Марии. Эта правнучка царя Ивана Третьего по законам русским и по обычаю не могла претендовать на трон, но Годунов опасался и ее! После смерти мужа своего Мария Владимировна обреталась вместе с малолетней дочерью Евдокией в городе Риге, мечтая о возвращении на родину и в то же время страшась его, питая свой страх воспоминаниями детскими и разными сказками, что рассказывали в Польше о событиях русских. Сладить дело помог вездесущий Джером Горсей, он проник к Марии, вошел к ней в доверие, сумел развеять ее страхи и увез ее в пределы русские. Царь Федор принял свою родственницу близкую с почетом и лаской, пожаловал ей некоторые поместья, принадлежавшие раньше отцу ее и безвременно почившему брату Василию, даже принялся подыскивать ей жениха подобающего. Но не то мыслил Годунов. Евдокия в одночасье умерла, Мария же была вынуждена удалиться в монастырь.

Оставалось главное препятствие — царевич Димитрий, коего все считали законным наследником. А тут еще донесли Годунову, что подросший Димитрий приказал зимой слепить фигуры снежные и изрубил их все сабелькой, приговаривая: «Вот так же будет с Годуновыми, когда на Москве воцарюсь!»

Годунов приступил к делу с осторожностью, памятуя, что царь Федор брата своего меньшего любил, в церкви за него молился, щедро одаривал мать его Марию и родственников ее Нагих деньгами, камкою, мехами, а Димитрию посылал пряников со своего стола. Следуя примеру отца, царь Федор даже подумывал о том, чтобы'посадить Димитрия на престол польский. Но Годунов против воли царской написал в наказе послам нашим: «Если паны упомянут о юном брате государевом, то изъяснить им, что он младенец, не может быть у них на престоле и должен воспитываться в своем отечестве».

Не смея действовать явно, Годунов начал с клеветы, уверив царя Федора, что по закону Димитрий является незаконнорожденным, ибо родился не в церковном браке. И патриарх Иов,

во всем послушный Годунову, это подтвердил. Раньше за Димитрия по всем церквам русским молились, имя Димитрия возвещалось в многолетии сразу после имени Федора, теперь Димитрия исключили, порушив порядок узаконенный. А еще Димитрия перестали именовать царевичем и во всех бумагах официальных писали просто: князь Димитрий Иоаннович, Углицкий.