Видя такое неожиданное и очень смелое появление самого начальника дивизии, скакавшего к лавам (сотни стояли в кукурузе, но не отходили, как пишет генерал Врангель), —-ближайшие сотни, моя 2-я и 4-я сотника Зеленского (Врангель появился в стыке этих двух сотен), дружно рванулись вперед, но не за генералом, а с генералом. Мы, командиры сотен, были сами в лаве и даже впереди нее и видели, как скакал к нам генерал. По чувству обыкновенной воинской гордости, мы, до приближения его к нам с криками «молодцы корниловцы — вперед!» — бросились сами вперед с казаками, насколько позволяла коням высокая кукуруза, путавшая им ноги.

Нас, малочисленных и беспомощных, красные наглядно давили назад, к переправе. И мы тогда не знали, что отступление другим частям было дано начальником дивизии. И если это было так, то наша ничтожная жидкая лава трех сотен (моих 2 головных и соседней 4-й, сотника Зеленского) уже не могла спасти положение.

Красные, увидев наше движение вперед, открыли жесточайший огонь. Сотни, проскакав по-кукурузе несколько десятков шагов, замялись. Чувствуя свое превосходство в силах и видя по фронту отступление конных казаков рысью, — красные сами перешли в контратаку. Они были в кукурузе так близко от нас, что мы ясно слышали их крики:

— Лови!.. Лови генерала... «иво мать!»... — и еще смелее устремились на казаков.

Сотник Зеленский, находившийся в непосредственной близости от Врангеля, подскочил к нему и стал что-то активно говорить, а что — я не расслышал. Врангель остановился, потом повернул своего коня и рысью пошел назад, переводя его в намет.

Порыв сотен был отбит. Красные усилили свой нажим. И головные сотни, вначале шагом, а потом рысью, и со всех сторон торопливо двинулись к мосту. Картина полного и безудержного отступления была очень тягостна.

Генерал Врангель свое повествование заканчивает так: «Батарея благополучно перешла мост. Полки медленно отходили к переправе, частью переправились выше по реке, вброд. Наконец пришло донесение от полковника Дроздов-ского — он сообщал, что атака его дивизии успехом не увенчалась. Части понесли жестокие потери, и он вынужден отказаться от дальнейшего наступления.

На душе у меня было мерзко. Операция, которая, казалось, неминуемо сулила успех, не удалась» (стр. 77).

Генерал Врангель ускакал от нас. Мы остались, и, естественно, каждый командир сотни стремился с честью вывести своих подчиненных из тяжелого и проигранного боя.

Как гибнут казаки...

Я на линии фронта лавы своей отступающей 2-й сотни. Обнаженной шашкой, «показом», сдерживаю казаков, чтобы они отходили рысью, ровно, и не выскакивали бы вперед меня. Правее меня отступает 4-я сотня сотника Зеленского, а левее — 1 -я сотня есаула Шурихина. Мы пересекаем грунтовую дорогу. Вот маленькая прогалина без кукурузы. Огонь красных усилился. Один казак не выдержал огня нам в тыл, выскочил из строя вперед, что-то крикнул, быстро соскочил с коня, схватился руками за лицо, словно у него неожиданно заболели зубы, и, как-то визжа и хрюкая, побежал вперед и... упал. С обеих его щек лилась кровь. Пуля пробила его лицо сбоку, насквозь. Его конь бежит за ним. Несчастный вновь вскочил на ноги, схватился за лицо и побежал. Два казака подскочили к нему и, с седел схватив его под мышки, помогли ему бежать, спасаться дальше.

Мы проходим несколько раненых казачьих лошадей с раздробленными ногами и брошенными без седел своими хозяевами. Спасительный мостик через Чамлык находится по ту сторону полотна железной дороги, через которое надо перебросить четыре линейки с пулеметами. Правее нас ека-теринодарцы и наши остальные три сотни с командиром Безладным — уже наметом идут к переправе. У мостика, по которому можно проходить только в колонне «по три», — образовывается «пробка». Я чувствую, что если мы еще «хлынем» туда, — то будет что-то невообразимое. Умышленно сдерживаю свою сотню в аллюре рысью. Наши лавы головных сотен и Зеленского, сокращая ширину фронта, идут уже раздробленными взводными группами.

Рядом со мной взвизгнул казак, как-то неестественно вздернулся в седле и склонился телом на переднюю луку седла. Его немедленно же подхватили два казака, но... он уже не дышал: пуля пробила ему голову с затылка.

Впереди нас, на рысях, кривляясь из стороны в сторону, четыре пулеметных линейки переваливают через высокую железнодорожную насыпь. Они идут наискось через нее. Поднялись. Они у рельсов. Но колеса линеек своими железными шинами, с визгом скользя по стальным рельсам, как по льду, никак не могут «взять» их. Кучера-казаки ставят линейки по перпендикуляру к рельсам, а нумерные-казаки, быстро соскочив с седел, приподнимают передние колеса. Рельсы «взяты». Линейки кубарем скатываются на другую, северную сторону полотна. Там уже для них появляется некоторое «мертвое пространство» от огня противника. На душе стало легче: пулеметы спасены. И все это делается под жестоким огнем красных, деловито, с полным сознанием необходимости.

1-я, 2-я и 4-я сотни перевалили полотно и это теперь — арьергард дивизии. Сотни смыкаются в колонны и крупной рысью, сдерживаемые своими офицерами, безостановочно устремляются к мосту и быстро проходят его. По обеим сторонам его, у водяной мельницы, у пролеска и у железнодорожного полотна — цепью залег 1-й Уманский полк полковника Жаркова.

Мои две сотни, отойдя чуть севернее уманцев, заняли позицию фронтом на запад. Скоро снялись уманцы, и вся дивизия двинулась в свои исходные пункты, откуда пришла сюда, для прорыва в тыл красным.