Радикализация лорис-меликовской программы в нашей литературе объяснялась остротой политического кризиса и напряженностью классовой борьбы457. Действительно, напряженная обстановка в стране сохранялась, и первый министр страны должен был искать выход из кризиса. Но нельзя не признать, что программа отражала и взгляды Лорис-Меликова, сложившиеся к началу 1881 г., а не была вынужденной уступкой, им противоречащей, как для царя и его ближнего крута. Взгляды диктатора находились в становлении и развитии, что в определенной степени отразили и два его программных доклада, между которыми пролегло немногим более полугода, чрезвычайно обогативших его политический и государственный опыт. Позиция Лорис-Меликова менялась и под влиянием обстановки в стране, суть которой он все глубже постигал, и под влиянием окружавших его деятелей разных группировок в верхах. Нельзя не учитывать и того, что в своем апрельском докладе он был нарочито сдержан: первый шаг к реформам должен был не напугать царя, не оттолкнуть, а успокоить. Разницу в степени радикальности апрельского и январского проектов можно отчасти объяснить и этими тактическими соображениями.

Но, если вопрос о преобразовании в управлении ставился в январе 1881 г. более последовательно и решительно, чем в апрельском докладе, программа экономических мероприятий, выдвинутая в нем, осталась в основном прежней. В решении крестьянского вопроса Ло-рис-Меликов особо не продвинулся, не внеся новых сравнительно с теми же частными предложениями, что выдвигал и в апреле 1880 г. (перевод крестьян на обязательный выкуп, а также понижение выкупных платежей там, где они особенно тяжелы). Возможно, по тактическим соображениям, стремясь сосредоточиться на проведении столь важной меры, как привлечение представителей общества к управлению, он оставил в стороне поставленную в докладе Н.Х. Бунге в сентябре 1880 г. проблему малоземелья и недостаточности крестьянского надела, как главную для пореформенной деревни. Главную, по словам Г.И. Успенского, «не только для брюха, но и для духа» в жизни русского мужика». Современник Лорис-Мели-кова, внимательный исследователь крестьянства, Успенский предвидел «много осложнений» от разобщения крестьянина с землей, в быстром темпе, происходившем после реформы. «Народ, который держит на своих плечах всех и вся... до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли», — предупреждал он, обращаясь к обществу и власти458. Ф.М. Достоевский в это же «потрясенное экономически время» с горечью писал, что «недоделанная крестьянская реформа» поставила землевладение «опричником от народа» (т. е. отстраненным, отчужденным от него), что доведет, по предвидению писателя, «до отчаяния, до бунта»459. В мерах, подобных выдвинутым Лорис-Меликовым (податная реформа, переселения и т. д.), писатель видел «нечто внешнее и не с самого корня начатое». А начинать, по убеждению Достоевского, надо было бы с «оздоровления корней»460. В крестьянской стране именно вопрос о земле должен был быть признан коренным, вопросом «первостепенной важности». Власть же, казалось, не считала это актуальным даже в лице реформатора Лорис-Меликова.

В целом предложенные Лорис-Меликовым преобразования можно было счесть весьма умеренными. Их значимость в том, что в государственную жизнь вводился новый для самодержавной империи принцип выборности представителей от общества, привлекавшихся к управлению. Предложение о созыве выборных от земств и городов было неотъемлемой частью широко задуманного Лорис-Меликовым плана реформ. Оно оказывалось неразрывно связанным с намеченными преобразованиями в области губернского, земского и городского управления, в крестьянском и финансовом вопросах — неизбежным следствием и, одновременно, необходимым условием их осуществления.

Между тем в нашей литературе этот пункт программы, как правило, рассматривался вырванным из общей цепи готовившихся реформ, изолированно от них. Определяя положение о выборных представителях общества, привлеченных к управлению, как «конституцию Лорис-Меликова», доказывали, что ничего конституционного в его проекте не было. Но министр внутренних дел и проводил свой проект как антиконституционный. Для него это был лишь новый, практически необходимый шаг в осуществлении запланированных преобразований по выходу страны из кризиса. Он думал о необходимости привлечь местных деятелей к перестройке губернского, а также земского и городского управления, к решению продовольственного и крестьянского вопросов, не предрешая будущих политических и государственных форм. В этом смысле общественно-политические и государственные взгляды Лорис-Меликова еще окончательно не сформировались, находясь в становлении и развитии. Сторонник самодержавия, он не посягал на его ограничения, полагая, что союзом с обществом как раз укрепит власть. Представительное правление в его развитых формах мыслилось им в самом далеком будущем, и формы эти он не предрешал. Страна должна была подготовиться к ним, развивая земское и городское самоуправление. Участие в государственной жизни выборных от земств и городов явилось бы начальной стадией такой подготовки.

Вряд ли можно причислить графа к твердым сторонникам западной ориентации, хотя опыт европейских стран он, безусловно, учитывал, но о приобщении к западноевропейским формам государственной жизни как о конкретной цели он еще не думал461. Неправомерно усматривать и преимущественное влияние на него славянофильской программы А.И. Кошелева с его Земским собором462. Живой интерес Лорис-Меликова к той или иной позиции еще не означал, что он ее разделяет.

Михаил Тариелович руководствовался не столько политическими постулатами, сколько здравым смыслом. Богатейший жизненный опыт, в том числе и военный, подсказывал ему, что одолеть революционеров власть сможет только при поддержке общества. А чтобы обрести эту поддержку, надо было удовлетворить назревшие общественные запросы и нужды. Он сумел их чутко уловить, понять и признать законными, явив себя в этом смысле подлинным государственным деятелем. Он много сделал для того, чтобы и царь согласился учесть общественные потребности, а это было совсем не легко и не просто. И здесь он показал себя не только искусным политиком и дипломатом: нужно было немало мужества, чтобы сказать в лицо самодержцу о стремлении общества к участию в управлении, как неизбежном и правомерном.

В конце февраля 1881 г. Лорис-Меликов, как никогда, был близок к цели — к согласию Александра II на созыв выборных представителей от общества и приобщение их к государственной (пока еще только законосовещательной) деятельности. Законодательное принятие этой меры могло изменить дальнейший ход российской истории. (К сожалению, только «революционеры» этого никогда не понимали и не ценили. — Примеч. ред.)

Проект Лорис-Меликова обсуждался 5 февраля 1881 г. в присутствии наследника престола, великого князя Константина Николаевича, министра императорского двора графа А. В. Адлерберга, главноуправляющего Третьим отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, статс-секретаря князя С.Н. Урусова, министра финансов А.А. Абазы, министра юстиции Д.Н. Набокова, председателя Комитета министров графа П.А. Валуева и самого министра внутренних дел. Предложения Лорис-Меликова были всеми одобрены. Замечания касались деталей проекта, который подлежал рассмотрению на Особом совещании под председательством Валуева. Михаил Тариелович просил дополнить его состав государственным контролером М.Д. Сольским, на что Валуев дал согласие.

Заседания Особого совещания проходили 9 и 14 февраля в Анич-ковом дворце, под председательством наследника. Оно одобрило проект Лорис-Меликова с некоторыми изменениями. Было отклонено предложение ввести в Государственный совет с правом голоса выборных представителей от общества. Это положение насторожило еще первого читателя доклада — императора, поставившего рядом с ним на полях доклада вопросительный знак.

Разумеется, предварительное одобрение доклада императором стало решающим фактором при его обсуждении. Одобрил проект министра внутренних дел и П.А. Валуев. Обвинявший Аорис-Меликова в неискренности, он в дневнике охарактеризовал его записку как «монумент посредственности умственной и нравственной», однако открыто не критиковал. Не менее искренен, чем Валуев, был, по-видимому, и цесаревич, скрепивший своею подписью одобрительное заключение совещавшихся под его председательством. 17 февраля журнал Особого совещания был утвержден Александром II, начертавшим свою резолюцию: «Исполнить». В конце февраля под контролем Аорис-Меликова был готов и проект правительственного сообщения, в основе которого лежал его доклад 28 января и решения Особого совещания. Правда, Михаил Тариелович, если верить П.А. Валуеву, «полагал приурочить эффект к 19 февраля»463. Случись так, исторический эффект принятия его проекта мог не ограничиться совпадением с отменой крепостного права, но положить начало новой политической жизни страны.

1 марта 1881 г. царь передал текст проекта сообщения председателю Комитета министров П.А. Валуеву и просил созвать для его обсуждения Совет министров 4 марта. Но в тот же день — воскресенье, 1 марта

...грянул взрыв С Екатеринина канала,

Россию облаком покрыв.

Все издалека предвещало,

Что час свершится роковой,

Что выпадет такая карта...

И этот века час дневной —

Последний — назван первым марта.

(А.А. Блок)

Смертельно раненный народовольческой бомбой, Александр II скончался в 3-м часу пополудни. Весенний солнечный день, начавшийся так спокойно и безоблачно, к своему исходу тревожил многих подданных империи безответными пока вопросами.