— Кого послать? — спрашиваю, зная, насколько щепетильный и неприятный этот вопрос, но который надо разрешить. Мы ведь фактически «ждем пароходов из Крыма» и осуждаем штаб дивизии в произволе.

— Позвольте мне поехать, господин полковник? — вдруг решительно говорит командир 1-й сотни, войсковой старшина Логвинов. — Я их хорошо знаю, этих штабных, — добавляет он.

Вопрос легко разрешился. Ему был передан весь аванс. Он взял с собой шесть казаков своей сотни и с темнотой немедленно отправился в хутор Веселый. Вернулся он глубоко за полночь, обменяв все «колокольчики» на «керенки» и «донские».

— Не хотели менять, но я им сказал — не уеду, пока не получу!.. Долго торговались, наконец согласились, — доложил он.

Я поздравил Логвинова с успехом, и моя «сухость» к нему за случай в Филипповском хуторе прошла.

Как писал раньше — Логвинов был ранен в голову, и на него иногда находил «заскок», то есть ненормальность. Думаю, при объяснении с полковником Гришиным он был недостаточно воздержан, так как в 1927 году по этому поводу возникла переписка. Генерал Шатилов231, будучи тогда начальником 1-го отдела Русского общевоинского союза во Франции, целиком стал на мою сторону. Официальная переписка эта сохранилась у меня полностью232.

Рано утром 20 апреля первый мой взгляд после сна был на Адлер. Глянул, и похолодело сердце: на море полная гладь и нет парохода « Бештау».

Немедленно же скачу в Адлер, наш «якорь спасения». В нем какая-то жуткая тишина. На дверях того дома, где был военный совет, вижу большой лист бумаги, на котором крупными буквами, кистью, написано: «Предлагается собраться (указан час времени) старшим офицерам для образования Военного комитета. Подпись: командир учебной конной батареи, полковник Сергей Певнеб».

Прочитав это, своим глазам не верю. Нахожу Певнева и от него узнаю, что Атаман Букретов еще ночью выехал в Батум пароходом. Все старшие генералы и штабы разъехались. Власти над армией НИКАКОЙ нет. Чтобы не бросить воинские части в анархию, надо образовать здесь какую-то власть. И он, как старший начальник, оставшийся в гарнизоне Адлера, нашел единственно подходящим образовать «Военный комитет» .

Я отнесся к этому несочувственно, своего плана не имел, так как ждал пароходов из Крыма. Не нашел он сочувствия и среди других офицеров.

Полковник Певнев был признан отличным офицером-артиллеристом Кубанского Войска, почему и был назначен командиром Войсковой учебной батареи. Оказывается, офицеры Кубанского военного училища предложили ему место с женой на «Бештау».

— А для моих казаков-батарейцев место там есть? — спросил он.

— Нет, есть место только для Вас и Вашей супруги, — ответили.

— Ну, если нет места для моих казаков, нет его и для меня, я остаюсь здесь со своими казаками, — сказал он.

Что предшествовало «миру с красными»?

Посмотрим — как тогда думали и говорили старшие генералы.

21 декабря 1919 года генерал Врангель, перед отъездом на Кубань для формирования Кубанских конных корпусов, на станции Нахичевань (под Ростовом) зашел в вагон к генералу Романовскому, начальнику штаба генерала Деникина, и спросил его: «Отдает ли себе главнокомандующий ясный отчет в том, насколько положение грозно?» — и получил ответ Романовского: «Что же Вы хотите — не может же главнокомандующий признаться в том, что дело потеряно»233.

«О первых ласточках мира с красными» генерал Деникин пишет так: «В один из ближайших дней перед эвакуацией (Новороссийска) ко мне явился генерал Бридж со следующим предложением Английского Правительства: «Так как, по мнению последнего, положение катастрофично и эвакуация в Крым неосуществима, то англичане предлагают мне свое посредничество для заключения перемирия с большевиками». Я ответил: «Никогда»234.

Генерал Врангель, оставив Крым по настоянию генерала Деникина, проживал в Константинополе. 18 марта 1920 года главнокомандующий генерал Деникин разослал старшим начальникам секретную телеграмму, чтобы они прибыли к вечеру 21 марта в Севастополь для избрания преемника главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, то есть замены самого генерала Деникина. Получив это приглашение, генерал Врангель пишет: «Я не сомневался, что борьба проиграна, что гибель остатков армии неизбежна. Отправляясь в Крым, я оттуда, вероятно, уже не вернусь».

Дальше генерал Врангель пишет, что верховный комиссар Великобритании в Константинополе, адмирал де Робек передал ему, Врангелю, секретную телеграмму для генерала Деникина, которая заканчивалась словами: «Однако если бы генерал Деникин почел бы себя обязанным его отклонить, дабы продолжать явно безнадежную борьбу, то в этом случае Британское Правительство сочло бы себя обязанным отказаться от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь какого бы то ни было характера генералу Деникину».