Крестьянские участки в собственно Литве с прилегающей к ней Русью, а также в землях Полоцкой и Витебской, не имели нарицательного имени, назывались просто землями, с прибавлением обыкновенно собственного имени первого заимщика, прежнего владетеля: земля Петковщина, земля Мацковщина, земля Горностаевщина, земля Римтишки и т. п. В Волынской земле, Полесье и частью в Подляшье крестьянские участки, бывшие хозяйственными единицами владения и пользования, назывались дворищами, указывая тем прямо на свое происхождение от той совокупности земель и угодий, которая эксплуатировалась крестьянскою семьею или родом, жившим на одном дворе. В Смоленской земле в таком же значении, как дворище на юго-западе, выступает по актам сельцо и селище. Селище в значении крестьянского земельного участка как хозяйственной единицы является и в других местностях Литовско-Русского государства, где господствовали однодворные и мелкодворные поселения. С селищами в таком значении мы встречаемся по актам в княжестве Мстиславском и в поветах – Брянском, Мценском, Любутском и Кричевском, которые были частями Смоленской земли. Изредка встречаем «селище» в значении отдельного крестьянского участка и в актах, относящихся к землям Киевской и Витебской. В частях бывшей Берестейской земли в обширном обозначении, т. е. в поветах Берестейском, Каменецком, Кобринском (княжестве), Бельском, Мельницком и Дорогицком для обозначения крестьянских участков было в ходу слово «жребий». Эти «жеребьи» были такого ж происхождения, как и указанные выше крестьянские участки, т. е. даны были естественным развитием семейно-родовой крестьянской кооперации и совладения. Впрочем, деление на жеребьи в рассматриваемое время здесь все более и более вытеснялось делением искусственным на волоки, участки определенной геометрической меры. Это деление вводилось при отводе пустых земель для заселения и разработки на сыром корню, или же земель запустевших. Необходимо, впрочем, иметь в виду, что вышеизложенная терминология не всегда выдерживается строго по районам, термин «земля» прилагается и к крестьянским участкам других областей, кроме Литвы и Белоруссии, термин «дворище» можно встретить в актах, касающихся, например, Киевщины и т. д.

Среди крестьянских участков, находившихся в потомственном владении и пользовании крестьян-отчичей, находились земли и угодья, которые считались достоянием и находились в пользовании целого села, состоящего из нескольких крестьянских «служб», и даже волости. В литературе долгое время держалось мнение, что эти общинные земли и угодья были остатками глубокой древности, когда господствовало общинное землевладение и землепользование. Новейшие исследования в этой области показывают, что для объяснения происхождения этих общих земель и угодий нет надобности восходить к этой глубокой старине, которая к тому же является неизвестным иксом. Общие земли и угодья образовывались на памяти истории, появлялись как результаты экономической и тяглово-податной истории села или волости. Ход дела схематически можно представить таким образом. Поселившись в известном месте и образовав село, крестьянские семьи принимались за разработку лежащих вокруг земель и угодий. Земля, распаханная той или другою семьею или родом, расчищенный и скошенный ею луг, заклейменные бортные деревья, пройденные «ухожаи» становились достоянием этой семьи или рода, входили в состав ее дворища или жеребья (последнее название указывает на то, что при первоначальной заимке мог иметь место выбор участков по жребию). Каждый крестьянский участок свободно расширялся заимкою новых земель и угодий, и с увеличением населения села расширялся и район его хозяйственной деятельности, пока не доходил до пределов, куда ходила соха и топор соседнего села, или до таких мест, которые недоступны были для культуры. Так определялась граница села, т. е. всех земельных участков, принадлежавших отдельным крестьянским семьям или родам, пущ и степных пространств, куда они имели свои «входы». В этой границе могли находиться и пустопорожние земли, и угодья, обойденные почему-нибудь при первоначальной заимке. С определением пространственных границ для экономической деятельности села рано или поздно должно было устанавливаться и общинное владение теми землями и угодьями, которые еще не были освоены отдельными дворами. Односельчане не могли теперь допускать, чтобы кто-нибудь один из их среды захватывал эти земли и угодья и тем лишал возможности пользоваться ими остальных. Так как не всегда границы хозяйственной деятельности соседних сел смыкались, иногда терялись в каком-нибудь смежном лесу или степи, то могло таким же образом с течением времени устанавливаться общее владение землями и угодьями соседних сел, а иногда даже и целой волости, если, например, целая волость ходила в пущу на промыслы бортные, звериные, на сенокос и т. п. Здесь в миниатюре совершался тот же самый процесс обобществления земель при установлении границ для заимок и хозяйственной деятельности, который en grand совершался в образовавшихся государствах и приводил к обращению всех не занятых частными землевладельцами земель в государственную собственность.

Владея и пользуясь своими участками потомственно, великокняжеские крестьяне продавали и закладывали свои земли другим крестьянам и даже лицам других сословий. Но все эти сделки не имели самостоятельного юридического характера, практиковались в силу допущения высшей власти, которая по временам вмешивалась в эти сделки и аннулировала их, если они состоялись без ее разрешения. В 1501 г. король Александр, пожаловав на вечность городничему виленскому Занку человека Тешила Пуполевича с братьею и землею, написал в жалованной грамоте: «Теж, што будет тот Тешило и з братьею земли свои попродали або заставили кому в пенязех, а любо кому отдали, и мы и тыи их земли дали Занку вечно, зань же людем нашим нельзе земель продавати ани запродавати без нашого призволенья». Король Сигизмунд в своих привилеях неоднократно выражал: «Неволно в людей наших земль без дозволенья нашого никому купити». Рельефным выражением домениального права великого князя на земли своих крестьян является пожалование этих земель под крестьянами, даже вольными, военнослужилым людям или духовенству, причем крестьянам предоставлялось на волю или служить новым владельцам, или уходить с земли прочь, хотя бы эта земля была давнишняя, исконная принадлежность крестьянского рода. Фактически в некоторых областях Литовско-Русского государства, особенно там, где среди великокняжеских крестьян преобладали данники, крестьянские земли довольно свободно переходили из рук в руки.

Описанный земельный строй господарского крестьянства просуществовал до аграрной реформы, произведенной во второй половине XVI в. и известной под именем «волочной померы и уставы». Новый земельный строй, прежде чем получил значение общей реформы, вводился по частям в некоторых местностях уже и в рассматриваемое время. Волочная система, как уже сказано, вводилась постепенно, исподволь, на Подляшье на сыром корню или на пустовщинах как господарскими урядниками, так и частными владельцами, вытесняя старое деление на жеребьи. Чаще всего волоки вымерялись для осады мест; но и новоустраивавшиеся села также осаживались на волоках. При Сигизмунде І волочное измерение стало распространяться уже и на заселенные земли Подляшья, а в самом начале великокняжения Сигизмунда Августа перекинулось в соседнюю Черную Русь и на Литву, например в Волковысский повет, во дворы тиунства Виленского и т. д. В конце концов, как увидим, вся Литва, Жмудь и Белоруссия получили новое земельное устройство, и только Украина удержала исконный древнерусский поземельный строй как результат заимочного пользования и освоения.

Литература

Кроме трудов, указанных в предшествующем очерке, для изучения вопроса могут служить: Леонтович Ф. И. Крестьянский двор в Литовско-Русском государстве // Журн. М-ва нар. просвещения. 1896. № 2–4, 7, 10, 12; 1897. № 4–5; Довнар-Запольский М. В. Очерки по организации западнорусского крестьянства в XVI в. Киев, 1905; Любавский М. К. Рецензия на книгу Довнар-Запольского «Очерки по организации западнорусского крестьянства в XVI в.» // Отчет о третьем присуждении премии П. Н. Батюшкова, изданный Академией наук. СПб., 1907; Владимирский-Буданов М. Ф. Формы крестьянского землевладения в Литовско-Русском государстве XVI в. // Киевский сборник в помощь пострадавшим от неурожая. Киев, 1892; Ефименко А. Дворищное землевладение в Южной Руси // Русская мысль. 1892. № 4; То же // Южная Русь. СПб., 1905. Т. 1; Лучицкий И. В. Сябры и сябринное землевладение в Малороссии // Северный вестник. 1889. № 1; Займанщина и формы заимочного владения в Малороссии // Юридический вестник. 1890. Т. 1; Грушевский М. С. Барское староство // Архив Юго-Западной России. Киев, 1893. Ч. 8, т. 1–2; Он же. Iсторiя України – Руси. Львiв, 1905. Т. 5; Jablonowski A. Siabrowstwo, jako jedna z form rodowego posiadania ziemi w krainach litewsko-ruskich Rzeczypospolitej. Pisma. Warszawa, 1910. Т. 1.

Старожильство как юридическое основание «непохожего» состояния и его происхождение и признаки. Обязательственный характер прикрепления крестьян-отчичей; случаи ухода их на сторону и превращения в вольных «похожих» людей. Вольные «похожие» люди на самостоятельном тягле или оброке; «жалобники» или «слободичи»; потужники и дольники крестьян-господарей. Элементы, из которых составлялось «похожее» крестьянство. Слуги и их главная повинность; происхождение этого класса. Слуги путные, панцирные, доспешные, щитные, конные; ордынцы. Личная вольность как главное отличие этого состояния от «простых» людей. Бояре-крестьяне.

Тяглое крестьянство, жившее в господарских имениях, разделялось на «непохожих» невольных и «похожих» вольных людей. Все крестьяне-отчичи, жившие целыми поколениями на своих земельных участках, de jure считались «непохожими», не имевшими права покидать свои земли и свои службы господарю великому князю. Тот самый принцип старожильства, который крепил крестьян к тяглу и владельцу в Северо-Восточной Руси, действовал в той же мере, если не в большей, и в Литовско-Русском государстве, где «старина» вообще была юридическою опорою и социальных, и политических отношений. В отношении к положению крестьян принцип старожильства стал определяющим, главным образом, благодаря условиям тогдашнего господарского и вообще крупного хозяйства. При малочисленности рабочего населения сравнительно с величиною территории, при натуральном характере крестьянских «служб» господарское, как и всякое другое крупное хозяйство, могло держаться только на невольном труде. Одной челяди дворной было недостаточно для надлежащего обеспечения господарского хозяйства рабочею силою и доходами. Поэтому Литовско-Русские господари, как и все другие землевладельцы, стали держаться правила, что крестьяне, прочно осевшие в их имениях, – люди «заседелые», «старожильцы» – не могут покидать своих земель, бросать свою «службу» господарю или владельцу. Известный привилей 1447 г., устанавливавший, что господарь и его урядники не будут принимать в великокняжеские села из имений князей, панов, рыцарства-шляхты и мещан людей «данных, извечных, селянитых, невольных», и требовавший того же от землевладельцев в отношении господарских крестьян, не вводил никакой новости, а только подтверждал, санкционировал уже сложившиеся отношения. Старожильство господарских крестьян было основанием для сыска их как беглых и возвращения на свои отчины. Например, в 1533 г. пану Альбрехту Мартиновичу Гаштольду как державце бобруйскому дан был такой приказ: «Которыя земли пустовския лежат впусте, а их никто не держит, на таковых повинни будете ваша милость, отчичов отыскавши, и посадити». Признаком старожильства крестьян было отчинное, наследственное владение тем или другим участком: землею, дворищем, селищем, жеребьем или его долею. Кроме того, старожильство устанавливалось и десятилетнею земскою давностью владения крестьянским участком, без особых гарантий свободного выхода.

Вызванное потребностями господарского хозяйства прикрепление крестьян-отчичей носило при всем том обязательственный характер, не было в жизни безусловным. Крестьянин-отчич мог освободиться от своей неволи, сдав или продав свою отчину прихожему крестьянину. Такая сдача и продажа господарскими крестьянами своих отчин практиковалась в широких размерах. Продавшие или сдавшие свои отчины (подразумевается: с разрешения господаря или его уряда) крестьяне уже не подлежали возвращению на эти отчины, с которых полнилась служба новыми владельцами. На это указывает, например, такой случай. Тиун господарский Черсвятской волости в 1522 г. предъявил требование к одному полоцкому боярину, чтобы он выдал человека своего Климяту на том основании, что человек этот господарский, из Лодостна. Но Климята объяснил, что хотя он и из Лодостна, но отец его еще при жизни своей продал свою отчину старцу лодостненскому Тетере. На основании этого показания воевода полоцкий оставил Климяту за его владельцем. Обязательственным характером прикрепления объясняется и широко практиковавшийся отход членов крестьянской семьи на сторону. Крестьянские отчины в некоторых случаях оказывались недостаточными для всех наличных членов крестьянской земли. Поэтому часть их уходила на сторону, порывала всякую связь с отчиною и не подвергалась возвращению, раз с отчины и без того исправно полнилась служба. Таким образом, например, в 1514 г. Сигизмунд I разрешил своему дворянину Косте Пищикову принять на пожалованную ему землю двух господарских крестьян, которые «отошедши от братьи своея колко лет ходили по людем по наймом», между тем как там, «где они перед тым жили, четыре брата их живут и службу супольно служать». Разъяснение мотива, которым король руководился в своем дозволении, указывает на то, что здесь мы имеем дело не с простым разрешением принять господарских крестьян-отчичей, а с признанием того, что эти отчичи перестали быть в сущности отчичами, стали вольными «похожими» людьми, не связанными более обязательною «службою» своему господарю.