Да и то правда. Хлеба прошлый год дал, хоть отбавляй. Сеяли в срок, определённый Ортаем. Никто и зёрнышка в землю не бросил, пока волхв не пропел, не проплясал, не проговорил все положенные гимны старым Богам и Духам земли. Зато до весны с хлебом. И этой весной тоже отсеялись по всем волховским канонам. Уж всё взошло, прёт, зреет, вона, до Купалы дотянули, а прошлогодний хлеб ещё маленько есть...

Дарья появилась в тот миг, когда солнце уже перевалило за небесную гору и начало свой путь к дальней кромке леса. Берег, погружённый в переживания о пропавшей сестре, вышел полный тяжких дум из-за угла дома, смотрит — а обе сестры сидят на крыльце как ни в чём не бывало и весело о чём-то шепчутся.

— Дарья, — тихо и с поддёвкой сказал он, — я уж подумал, что купальских ночи две, и ты осталась на вторую...

— Я бы и осталась, Берег, — смело ответила сестра, и её взгляд заставил смягчиться сердце брата. Столько было в нём чистоты, любви и… наглости, что Берег даже не сдержался:

— Ой, девки. Нет у нас отца, а матери недосуг вами заниматься. Только она за порог — ваш и след простыл. Вот будет ей утешенье под старость, когда обе дочки в подоле принесут по сыночку. Всё! Больше мать одну к тётке не пущу, путь забирает и вас с собой…

— Чего бранишься, — вдруг отозвалась мать из-за частокола.

Того, что говорил Берег, она, конечно, не слышала, однако же, коли сын стоит руки в боки, знать, снова поучает сестёр. Благо, есть мужик в доме, девчат держит в кулаке да и в обиду никому не даст, можно на него положиться…

— Да ничего, мамо, — отмахнулся Берег, — так, про жизнь говорим…

— Это что ж такое нешуточное говорите? — хитро спросила мать, присаживаясь к дочерям.

— Да вот, — улыбаясь, сказала Настёна, — говорим, что нашему Берегу и Купала не Купала. Ни тебе на игрище, ни…. До седой бороды будет ходить холостой и бубнить бу-бу-бу-бу…

— Ну, уж не над вашими ушами будет это бу-бу-бу, — с укоризной ответил Берег, — как бы на следующий год мы с матерью вдвоём не остались на Купалу.

Мать хитро посмотрела на дочерей и ответила так:

— Ничего, сынок, им время про то думать…

Время — не время, а Берег всё равно решил разведать, с кем это гуляла в купальскую ночь Дарья. Вечером, против всех своих привычек, пошёл он по игрищам. Долго гулял, глядя на всеобщее веселье, а младшей сестры так и не нашёл. Несколько раз мимо него в весёлом хороводе проносилась Настёна, позже подбегала и с Егором, понуро красневшим при встрече с будущим родственником, даже подсылала подруг, чтобы те затянули брата в игры, но у них так ничего и не вышло.

Вскоре Берег как-то незаметно исчез. Вдали от посторонних глаз он дворами пробирался к околице, потом к лесу. Будто лисица за деревенскими огородами, беззвучно перебегая из-за куста за куст, он следил за замеченной им Дарьей. Сестра же в этот миг была слепа и беспечна, впрочем, как и все влюблённые на белом свете. Очень скоро Берег узнал её тайну…

Будто сам не свой появился он после того на игрище. Влетел в хоровод, скакал, смеялся, даже поцеловал подругу Настёны, скромную тихоню Всенежу. Веселей и бездумней Берега в этот вечер не было никого.

Подруги его ошарашенной сестры становились в очередь, наперебой выпытывая у неё, как бы сегодня подобраться к Берегу. О, бедная Всенежа! Она едва не лишилась чувств, когда шальной купальский вихрь вынес княжеского гридня к ней вторично, и во второй раз его горячий поцелуй обжёг ей губы.

[i] Бог Ний — покровитель водных просторов.

ЛАРЬ 3 КЛУБОК 9

КЛУБОК 9

Недели за две до той самой купальской ночи в Еменце разворачивался ежегодный торг. Каждый раз народу для такого небольшого печища собиралось очень много. Вроде и Полоцк недалеко, и место не ахти какое, а съезжалось на местный кирмаш чуть ли не полмира. Везли, несли, волокли всё и отовсюду. Ещё с рассвета торгового дня тянулись лесными тропами обозы. Казалось, что всё это многолюдье весь год пряталось где-то рядом в кустах или меж деревьев вблизи от печищ, а теперь, услышав клич, спешат на торг, будто комарьё на свет.

В страшной толчее и гомоне Еменецкого торга легко было затеряться любому человеку, но только не одинокому казаку из веров по имени Чабор. Ему и надо-то было всего разузнать, что тут к чему, да раздобыть чего-нибудь поесть. Уж, казалось бы, безобиднее затею и придумать трудно, но даже из неё обратно в лес к Тарине и Водару Лесной чудом вернулся живым и здоровым.

Благодаря одежде, подаренной Маклаем, Чабор ничем не отличался от окружающих. Речь его была учтивой, а цена, которую он согласен был заплатить за нужный товар, высокой. Тем сильнее было недоумение молодого витязя по поводу такого сильного раздражения торговцев. Вер едва унёс ноги от неприятностей.

Словно охотящийся волк, осторожно пробирался он лесной чащей подальше от торжища и горестно рассуждал над тем, что же всё-таки там произошло? Можно было списать взрыв эмоций на то, что язык веров и кривичей заметно отличается. «Может быть, я сказал ненароком что-нибудь обидное? — думал Чабор. — Наверное, нет... — отвечал он сам себе. — Ведь не успел я и рот открыть, а этот лысый мужик, что продавал хлеб, взбеленился. И почему это вдруг весь народ, глядя на это, грозно двинулся на меня? М-да. Хоть и не к лицу это вою, а пришлось дать дёру, чтоб дров не наломать»…