На стыке височной, теменной и затылочной долей в направлении к задней части мозга находятся зоны, управляющие гнозисом и праксисом — второсигнальной обработкой данных об окружающей среде и действиями в ней. «… на стыках этих трех областей задней надобласти коры исследователи цитоархитектоники обнаружили у человека в отличие от животных особенно сложные многоклеточные ядра. Допустимо предположить, что всё это сформировалось как морфофункциональные механизмы эффективного исполнения суггестии, в частности императивной (предписывающей выполнить те или иные действия в среде).» (Б. Ф. Поршнев, 2007, с.438).

Мозг человека менялся по мере развития речи. Мы приобрели вторую сигнальную систему, утратив существенные элементы первой сигнальной системы. Представляется вероятным, что троглодитиды могли лучше видеть, слышать, нюхать и в определённой степени лучше двигаться. Всё имеет свою цену.

Все эти изменения головного мозга произошли по мере развития суггестии. Они начались на этапе высшего развития интердикции и завершились с возникновением контрсуггестии. Причём изменялся не только мозг, но и органы речи. «К примеру, возникновение фонологической дифференциации и группировки звуков, вероятно, дало огромный толчок обогащению, прогрессу нервных центров, ведающих и простой акустико-фонетической артикуляцией, так же как скелетномышечных органов произношения звуков. Но и обратно, некоторые вариации этих тканей или органов благоприятствовали зарождению фонологической функции. Мозг перестраивался вместе, в единстве с генезисом второй сигнальной системы.» (Б. Ф. Поршнев, 2007, с.439).

Собственно, на этом человеческий мозг перестал изменяться. С момента возникновения контрсуггестии, возникновения языка, никаких морфологических изменений больше не наблюдается. Последнее «приобретение» человека — сознание, уже не имеет собственного, ответственного за него участка коры — оно разлито по всей коре головного мозга.

Здесь, кстати, нужно прояснить, кто же являлся предком современного человека. Его предком был Homo sapiens fossilis, больше известный нам как кроманьонец, появившийся на Земле где-то 40–45 тысяч лет назад. Кроманьонец, наш предок, значительно отличался от человека современного — Homo sapiens sapiens — прежде всего строением головного мозга, да и физически он был более, скажем, плотным, нежели его потомки. Более того, кроманьонцы продолжали физически эволюционировать, тогда как Homo sapiens sapiens, появившийся 12–15 тысяч лет назад, физически практически не меняется, если не считать периодически наступающую акселерацию или ретардацию, то есть люди становятся то выше, то ниже, но других изменений пока не происходит. Ни один из представителей Homo sapiens fossilis не дожил до наших дней, а если бы и дожил, то мы вряд ли смогли с ним общаться — он ещё не умел говорить «по-нашему». А вот предком Homo sapiens fossilis были уже троглодитиды. Пока на эту роль больше всего претендует Homo erectus.

Первоначальной функцией слова была депривация — блокирование первосигнальной информации или нормальной реакции на эту информацию. Собственно говоря, вся история развития языка и речи, как и история человечества вообще, есть история постоянно увеличивающегося насильственного воздействия на индивида и депривации, которые постепенно охватывают всё большие области его жизнедеятельности.

В нормальной ситуации реакция организма будет происходить в случае, если имеется внешний раздражитель и соответствующее внутреннее состояние. В некоторых ситуация нервная система может сыграть шутку и создать иллюзию раздражителя. Если у вас есть кошка, то вы наверняка наблюдали её охоту на воображаемую мышку. У человека иллюзии возникают как в случае сенсорной депривации, так и депривации общения. При развитии второй сигнальной системы эти иллюзии явились основой для развития представлений.

История депривации уходит в седую древность, ещё во времена интердикции и касалась эта депривация, скорее всего, хватательных движений, прикосновений к другим особям и к предметам. В виде атавизмов она дожила до наших дней в качестве запрета прикосновений к некоторым религиозным предметам или людям, в частности, правящим монархам. Запрет прикосновений был частью многочисленных первобытных табу. К нему примыкает также запрет глядеть на некоторые предметы, а ранее и на некоторых людей. Эти запреты уже можно отнести к зачаткам культуры, поскольку, как это всегда происходит у человечества, запрет для всех означал одновременно и разрешение для некоторых. Вот эта культурная особенность человечества не только сохранилась, но и развилась со временем. Здесь же формируется и первобытная собственность как запрет для всех нечленов группы прикасаться, потреблять, пользоваться тем, что принадлежит группе, а также смотреть, наблюдать ритуалы, жилища, святыни.

Но мы уже имеем дело с пусть и недоразвитым, но человеком, существенную часть своей энергии тратящего на то, чтобы найти способ обойти любые запреты. Одним из таких способов явилось первобытное искусство. С точки зрения Поршнева всё палеолитическое искусство является попыткой преодоления запрета или невозможности трогать что-либо. Кстати, в эту же категорию попадают и детские игрушки. Они замещают детям то, к чему им невозможно прикоснуться или что им запрещено трогать. Научение детей в игровой форме обращению с воплощаемыми в игрушках предметами — по большей части рационализация взрослых. Игрушки — надёжный вал, которым взрослые отгораживают от себя детей. И дети чувствуют это. Вы никогда не задумывались, почему с определённого возраста дети с гордостью говорят, что они больше не играют в игрушки?

Уже само создание изображений было актом трогания запретного или недоступного. Некоторые наиболее ранние изображения несут на себе следы такого трогания — поперечные или продольные полосы. Целью тогдашнего искусства, как и сегодняшнего, являлся катарсис, снятие непомерной ноши торможения. Весьма вероятно, что при прикосновении галлюцинаторные зрительные образы ещё и усиливались. Созданию изображений должен был предшествовать этап создания чучел, макетов, основой который служили останки животных, «дополняемые» глиной или другими материалами. Поразительно реалистичные изображения были в то время не обобщениями, а двойниками животных. С точки зрения П. А. Куценкова, при создании подобных изображений кроманьонцы опирались на эйдетическую память, которая у современного человека угасает ещё в детском возрасте. В этих изображениях отсутствует и композиция и обобщение, то есть то, что делает искусство именно искусством. По его мнению, именно отсутствие у кроманьонцев развитой речи явилось основой создаваемых ими изображений. «…то мышление, что породило живопись пещер Шове и Альтамиры, мало походило на наше. Кроманьонцы были предками современного человека, и до „эпоса о Гильгамеше“ им еще предстоял очень долгий путь.» (П. А. Куценков, Память и искусство палеолита, 2008, с.156) [61] .