Они с опаской подошли ко мне, но, увидя, что я едва живой, осмелели. Коротко расспросив, подхватили меня под руки и повели в деревню, расположенную вдоль железной дороги.

–  Сейчас там немцев нет, - заверили они меня.

По дороге я спросил:

–  Где мне найти партизан?

–  Не знаем…

–  Если не сыщу партизан - пропаду.

Женщины переглянулись, и одна из них сказала другой:

–  Слышь, Прасковья, может, ему Ванюшка как-нибудь подсобит?

–  И то дело! Ванюшка все знает: что и как… Да вот только ушел куда-то позавчера… Ну, ничего, пусть летчик пока у меня побудет, а к вечеру, глядишь, Ванюшка вернется, уж он-то что-нибудь придумает.

–  Что за Ванюшка?
– спросил я.

–  Есть тут у нас один бедовый парнишка… На него - надейся, Ванюшка не подведет…

С трудом превозмогая мучительную боль в ногах, кое-как дошел я до деревни. Меня ввели в дом, посадили за стол, поставили передо мной миску картофельной похлебки, дали кусок хлеба.

Меня самого удивило, что я не набросился на еду, а [67] смотрел на нее почти равнодушно, только с удовольствием вдыхал горячий картофельный пар.

–  Ты чего это?-спросила Прасковья.
– Сам говорил: не ел две недели!

–  Отвык, должно быть, - я невесело усмехнулся и взялся за ложку.
– А все же надо поесть, может, сил прибавится.

–  Кушай на здоровье, - сказала хозяйка дома. Ее звали Матрена Васильевна.

Она вышла из избы, но вскоре вернулась встревоженная:

–  Батюшки! Немцы сейчас по деревне проехали!… Спрашивали, не видал ли кто советского летчика.

Я знал, как расправляются немцы с теми, кто осмеливался укрыть советских солдат или командиров, поэтому, не желая подвергать опасности хозяев избы, тут же встал - и за дверь.

Деревня, как я потом узнал, была сожжена немцами еще в марте 1942 года. Жители поставили на пепелище несколько холуп. Всюду разросся густой и высокий бурьян. По другую сторону железной дороги, где был колодец, не сохранилось ни одного дома.

С помощью Прасковьи (отчества ее, к сожалению, не знаю) и Матрены Васильевны я перебрался через железную дорогу и устроился в бурьяне на месте одного из сгоревших домов. Перед тем, как уйти, женщины пообещали прислать ко мне Ванюшку, как только тот появится. Мое одиночество кончилось, теперь я чувствовал заботу о себе добрых людей.

В ожидании Ванюшки я прислушивался: в самом ли деле гудит земля или мне только кажется, может быть, это просто кровь стучит в виски?…

Должно быть, я задремал, потому что не уловил ни шагов, ни малейшего шороха и вздрогнул от неожиданности, услыхав ломкий мальчишеский голос:

–  Эй, летчик! Живой? [68]

Бурьян раздвинулся, показалась голова с вихрами светлых волос.

–  Ванюшка?
– догадался я.

–  Он самый.

Мальчик подошел и сел рядом со мною. Некоторое время мы молча разглядывали друг друга, я - испытующе («можно ли от этого мальца ожидать помощи?»), он - с явным интересом (должно быть, впервые видел военного летчика), жалостью (так же смотрели на меня, отощавшего и обросшего, подобравшие меня женщины) и озабоченностью (знал, что ввязывается в непростое и опасное дело).

Мне мальчик сразу понравился: ладный, подтянутый, глаза живые и смышленые.

–  Тебе сколько же лет?
– спросил я.

–  Тринадцать. А тебе?

–  Двадцать.

–  Как зовут?

–  Тезки мы с тобой, Ванюшка.

–  У тебя оружие есть?

Я достал из кармана пистолет.

Глаза мальчишки азартно сверкнули:

–  Ух ты! Дай посмотреть.
– Он взял пистолет, повертел в руках, покачал его на ладони и, возвращая мне, сказал: - «ТТ».

–  Разбираешься, - похвалил я.
– Ну так что станем делать, Ванюшка? Выручай, брат. Теперь вся надежда - только на тебя.

Лицо мальчика на миг осветилось смущенной и радостной улыбкой. Спасая меня, он рисковал жизнью, но, повидимому, гордился тем, что советский летчик вверяет ему свою судьбу.

–  Тетка Матрена сказала, что ты хочешь к партизанам податься. Но ведь ты ходить не можешь?

–  Могу ползти.

Он покачал головой: [69]

–  Нет, это не дело. У меня другой план. Я тебя спрячу в блиндаже в лесу - и будем дожидаться наших.

–  Может, долго ждать придется…

–  Нет! Наши вчера листовки с самолета сбросили: немцы отступают по всему фронту. Мне верный человек сказывал: наши перешли в наступление и уже заняли совхоз «Теренино», продвигаются к Ельне. Слышишь, земля гудит?

–  Я думал, кажется мне.

–  Нет, в самом деле - с утра было слышно и вот сейчас… Бои идут. Так что ждать придется недолго.

Между тем начало смеркаться.

–  Ночевать здесь не годится, - сказал Ванюшка.
– У тебя уж и так зуб на зуб не попадает.

Я и в самом деле продрог до костей, поэтому кивнул:

–  Да, тут до утра околеешь.

Ванюшка принялся размышлять вслух:

–  Вести тебя в хату - нельзя, как бы староста Асон не пронюхал. У него, правда, в последнее время поубавилось прыти, особенно после того, как партизаны хлопнули двух таких, как он. Но все равно не утерпит, чтобы не донести на советского летчика. К тому же, того гляди, могут заявиться немцы - лучше не рисковать. Эту ночь переспишь в стогу - там солома сухая, тепло будет.