Только успел я так подумать, как из-за ближайшего куста выскочили два фашиста. Я поднял пистолет и, выстрелив несколько раз, отбежал к кустам. Оба немца упали - может быть, просто залегли. Поднялась пальба: по мне стреляли из пулемета со стороны зенитки, раздалось и несколько автоматных очередей, но я был уже недосягаем для пуль: не разбирая дороги, ломился через густые заросли, пока мне не попалась на пути какая-то яма, в нее я и залег.

Лежал на дне ямы и обдумывал свое положение.

Сбили меня над первой позицией главной полосы обороны фашистов. Значит, о том, чтобы выйти из укрытия, не может быть и речи: сразу же попаду к ним в лапы. Единственный выход - ждать, когда придут наши. Идет [61] наступление, а я упал от линии фронта всего в четырех-пяти километрах. Два-три дня - и наши части будут тут. Надо ждать…

И я ждал. Мне были хорошо слышны грохот артиллерийской перестрелки, иногда снаряды ложились совсем неподалеку. Глядя в небо, я наблюдал, как наши и вражеские истребители, прикрывая боевые порядки своих войск и выслеживая добычу, во всех направлениях носились крупными и мелкими группами, в горизонтальном направлении и на вертикальной «карусели», стремясь зайти друг другу в хвост - шли воздушные бои. Наши Илы штурмовали немецкие позиции, а «юнкерсы» бомбили передовые позиции наших войск.

Минул день, другой… Но все меньше и меньше самолетов виделось в небе, все глуше и глуше доносился до меня грохот артиллерии, а на пятые сутки раздавались лишь одиночные разрывы снарядов. Мне стало ясно, что нашим не удалось прорвать оборону противника на Ельнинском направлении.

Значит, надо выбираться из своего укрытия и попытаться перейти линию фронта.

За пять суток, проведенных в яме, я изрядно ослаб от голода, да и рана на лбу, хотя и затянулась (я прикладывал к ней листья подорожника), давала о себе знать. На мое счастье или несчастье, по ночам шли холодные дожди: счастье - потому что я слизывал с листьев дождевую воду и тем самым кое-как спасался от жажды, а несчастье заключалось в том, что, лежа на сырой земле в непросыхающей одежде, я сильно простудился и вскоре почувствовал в суставах ног острейшие ревматические боли.

На шестые сутки я выбрался из ямы и, пройдя кустарником до Угры, сразу же едва не напоролся на немецкий патруль, идущий вдоль берега реки. Впредь следовало быть осторожнее…

Дождавшись вечера, я вброд перебрался на восточный берег, досыта напившись речной воды. [62]

При мне были документы: кандидатская карточка, удостоверение личности и расчетная книжка. Чтобы документы в случае чего не попали в руки фашистов, я зарыл их у корней приметного дерева в излучине реки. И пошел, вернее, поковылял - ноги болели все сильнее, и каждый шаг давался мне с трудом - на восток.

Минули седьмые, восьмые, девятые сутки… Днем я прятался, наблюдая за немцами и стараясь наметить маршрут, по которому предстояло двигаться с наступлением темноты. Однако ночью я нередко сбивался с пути.

Один раз забрел в расположение какой-то небольшой немецкой части - мне был слышен храп спавших в щелястых сараях. Двое часовых меня не заметили, хотя я прошел неподалеку от них.

В другой раз я наткнулся на полевую кухню. Охранявший ее часовой, должно быть, услышал хруст валежника под моей ногой. Он пустил в мою сторону автоматную очередь, но я успел прилечь - пули просвистели над головой.

Ранним утром на моем пути возникла преграда: противотанковый ров метров шести в ширину, наполовину заполненный водой. На краю рва рос кустарник, я залег в нем и стал ждать вечера. День выдался на славу, теплый, солнечный, но мне хотелось, чтобы он скорее кончился и наступила бы спасительная для меня темнота. Перед вечером появились немецкие солдаты, они разделись и стали купаться во рву. Когда ушли, я перебрался через ров.

Этой ночью я понял, что до линии фронта уже недалеко. На моем пути то и дело попадались недавно отрытые окопы и ячейки. Людей в них не было, зато большое количество ящиков с боеприпасами, разложенных там, говорило о том, что их покинули на время ночного отдыха.

Мне удалось подползти к передней траншее немцев, я слышал их разговор и видел, как они непрерывно пускали осветительные ракеты и стреляли в сторону наших войск. Наши тоже вели огонь и пускали ракеты. [63]

Оценив обстановку, пришел к выводу, что перейти линию фронта мне никак не удастся: не было сомнения, что нейтральная полоса заминирована, и даже если незамеченным проползу мимо немцев, то наверняка подорвусь на мине, да и свои, не разобравшись в темноте, могут запросто пристрелить. В общем, куда ни кинь - неминуемая гибель!…

Оставалось одно: уходить в тыл к фашистам и искать партизан, которые помогут перебраться к своим. Мне приходилось слышать, что в районе Ельни действует немало партизанских отрядов, авось наскочу на какой-нибудь из них!…

И я двинулся через болота, в обход населенных пунктов.

Мое состояние час от часу ухудшалось. Мучительно болели ноги, временами я не мог ступить на них, тогда мне оставалось только ползти. Есть уже не хотелось, но, чтобы как-то поддержать убывающие силы, жевал траву и листья, грыз поясной ремень. Болотной воды кругом было вдоволь.