Нашей семье было не привыкать жить впроголодь, но после засушливого лета тридцать шестого года на Западном Урале наступил настоящий голод.

Той зимой мне часто приходилось пропускать занятия в школе: родители не могли дать мне с собой ни куска хлеба. Несколько раз я ходил за хлебом в Можгу, в оба конца - семьдесят километров. В городе для того, чтобы купить одну-единственную буханку (больше в одни руки не давали), приходилось по три-четыре часа выстаивать в очереди на морозе. Бывало, возвращаешься со своей драгоценной ношей - дорога идет то полем, то лесом - каждого куста боишься: вдруг там кто притаился? Не отняли бы хлеб!… И волков опасаешься, и на небо поглядываешь с тревогой: не поднялась бы пурга - собьешься с дороги и пропадешь…

Я уходил из дому еще затемно, а возвращался поздно ночью. Но когда бы ни пришел, дома не спали.

Мать, отворив на мой стук дверь, радостно вскрикивала:

–  Ванечка! Милый ты мой! Пришел! А уж мы заждались, я не знала, что и думать…

Она обнимала меня за плечи и так вводила в избу, уставшего, заиндевевшего, продрогшего до костей.

Я в свои тринадцать лет ощущал себя кормильцем семьи: от принесенной мною буханки мать отрезала тонкие ломтики, оделяла ими каждого, остальной хлеб убирала на полку: его предстояло растянуть на несколько дней.

Однажды отец говорит:

–  Вот что, Ваня, послал бы тебя в Можгу за хлебом, да не с чем: у нас денег вовсе нет. Решил я податься из дому на заработки: может, сыщется где плотницкая работа. Хочу взять тебя с собой.

–  А как же школа?

–  Про школу нынче забудь!

Делать нечего, пришлось подчиниться.

Отправились мы по окрестным деревням, но никто и [15] нигде не давал нам работы. Наконец, посчастливилось: в Алнашах отец встретил знакомых плотников, которые как раз подрядились строить дом. Отца приняли в артель на равных, а меня - подсобником, на полпая. Заработав немного денег, мы вернулись домой.

После этого я еще два или три раза ходил в Можгу за хлебом, но началась весенняя распутица - и отрезала нас от города. Пришлось есть лепешки из коры вяза: кто-то из хуторян обнаружил, что перемолотая кора съедобна.

В первый раз, ставя на стол тарелку с лепешками, мать вздохнула:

–  Я уж и мучки в них чуть-чуть добавила, да все равно, того гляди, зубы сломаешь… - А у самой - слезы на глазах.

Я взял лепешку, откусил кусок.

–  Ничего, мама, - бодро сказал я, - горло дерет, но проглотить можно.

Глядя на меня, и остальные потянулись к тарелке…

Когда стаял снег, мы с отцом ходили на поле, отыскивали прошлогодние картофелины, осклизлые, почерневшие. Мать делала из них крахмал, варила кисель. А там подоспела молодая крапива.

Мы ели крапивные щи да похваливали.

Когда я наконец пришел в школу и посидел на двух-трех уроках, то понял, что отстал безнадежно - не догнать! Неужели не придется мне больше учиться? А ведь Аня так хотела, так уговаривала меня не бросать учебы, как бы ни было тяжело!…

Однажды мои думы прервал знакомый голос:

–  Что ты, молодец, не весел, что головушку повесил?

–  Здравствуйте, Владимир Васильевич!

–  Здравствуй, Ваня. Ты почему не ходишь на занятия?

–  Видно, мне больше не придется учиться: отстал сильно… - И я рассказал Саушкину все без утайки.

–  Ничего, Ваня, ты парень способный, догонишь. Я тебе помогу. [16]

С тех пор Владимир Васильевич что ни день оставался в школе после уроков, чтобы позаниматься со мной. Я старался изо всех сил и в начале лета благополучно сдал экзамены.

Вместе с одноклассниками Толей Понкратовым и Алешей Махневым мы решили поступать в техникум. Вот только - в какой? Нам, в общем-то, было все равно - лишь бы учиться.

–  Бухгалтер в сельсовете говорит, что в Сарапуле есть кооперативный техникум, он сам его кончал, - сказал Толя.

–  А что?-загорелся Алеша.
– Будем бухгалтерами! Чем плохо? Поехали в Сарапул?

…И вот мы все трое - студенты Сарапульского кооперативного техникума. Живем в общежитии, едим только хлеб с кипяточком - такая уж у нас стипендия, а помощи из дома никакой. Но я не тужу: раньше-то было хуже…

Учился я хорошо, и вскоре меня приняли в комсомол.

Учусь летать

–  Клевцов!-в комнату, где я готовил уроки, заглянул Толя Понкратов.
– Тебя вызывают в комитет комсомола.

–  Зачем?

–  Не знаю. Сказали: позови, скажи, что срочно!

В комитете комсомола было людно; я, как только вошел, сразу же обратил внимание на незнакомого человека в военной форме. Остальные - студенты нашего техникума.

–  Клевцов, проходи скорее, садись, сейчас начинаем, - сказал секретарь комитета и постучал карандашом по графину с водой: - Тише, товарищи! Внимание! Слово - представителю аэроклуба товарищу Важнову. (Дима Важнов погиб в 1942 году.)