Когда гитлеровцев сломили и погнали назад, сидевший в засаде лейтенант П. Прохоренко увидел на дороге, близ которой он расположил взвод, приближавшуюся легковую автомашину. За ней показалась еще одна. По ним вдогонку била из пулеметов наша тридцатьчетверка. Задний автомобиль вспыхнул и перевернулся от прямого попадания снаряда. В переднем сидели двое — шофер и офицер.

Эту ситуацию мгновенно оценил лейтенант Прохоренко.

— Всем — огонь по колесам, залпом, пли! — скомандовал он.

Автомобиль как-то сразу присел, зашипел и пополз на брюхе, а потом уткнулся передком в стенку кювета и замер. Выскочивший из него офицер бросился бежать. Но Прохоренко с несколькими бойцами настиг его, скрутил руки и увел в кусты.

Это и был командир разгромленного в том бою немецкого пехотного полка...

Капитан Горелов ликовал. Еще бы: 16 танков, до десяти бронетранспортеров, семь орудий, десятки автоматов, более ста убитых солдат и офицеров оставил противник на поле боя. И командира полка в придачу!

Семь танков из десяти потерял полк. Правда, имелась надежда, как доложил Горелову зампотех, быстро восстановить три танка.

...А вечером прославленный командир 80-го танкового полка сидел в палатке генерала Фекленко. За чашкой чаю мы объявили ему приказ о назначении командиром вновь формируемой танковой бригады и сообщили, что по ходатайству командования 40-й танковой дивизии и корпуса он за мужество и отвагу, за умелое руководство полком в боях и достигнутые при этом успехи представлен к высокой правительственной награде. Взволнованный и смущенный, Владимир Михайлович встал перед нами во весь свой богатырский рост. И тогда я, кажется, впервые увидел, как красив этот скромный и бесстрашный человек.

— Служу Советскому Союзу! — негромко произнес он, и эти слова прозвучали как клятва. [232]

Вечером в лесу под Червоноармейском на небольшой поляне выстроился замкнутым четырехугольником весь личный состав 80-го танкового. Бойцы и командиры части провожали своего любимого командира в далекий путь, который он прошел затем с почестями и славой.

И как жаль, что этот талантливый командир, большой души человек погиб совершенно случайно от шальной пули в январе 1945 года...

Спустя несколько дней после отъезда капитана Горелова временно командовавший полком комиссар 80-го К. Черный вместе с батальонным комиссаром М. Тарадаем в жестоком бою подняли полк в штыковую атаку против превосходящих сил противника. Оба комиссара шли впереди — того требовала обстановка. Оба первыми пронзили штыками своих винтовок ненавистных гитлеровцев, увлекая за собой всех воинов части. И враг дрогнул. Но комиссару полка не суждено было увидеть бегущих фашистов: автоматная очередь оборвала жизнь замечательного человека и храброго воина Константина Черного.

Начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Тарадай приказал принять командование полком комбату И. Журину и вместе с ним продолжал руководить боем. Весть о гибели комиссара К. С. Черного молниеносно разнеслась по цепи. Воины с утроенной энергией ринулись на врага. Они жестоко отомстили за гибель своего наставника и старшего товарища.

Неудавшийся сюрприз

Да, это действительно был сюрприз в полном смысле слова. Причем сюрприз весьма неприятный для нас. За истекший месяц непрерывных боев все мы, от командарма до рядового бойца, привыкли к немецкой пунктуальности в режиме ведения боевых действий, построения боевых порядков, тактических приемов и т. д. Раньше пяти утра гитлеровцы, кажется, ни разу за эти недели не начинали крупных наступательных операций, принимали пищу всегда в одно и то же время. Воевали, как говорится, с комфортом.

Мы поневоле начали приспосабливаться к такому режиму и очень часто использовали педантичность противника в своих интересах: то упреждали его на час-два и добивались внезапности, то вовремя парировали удары, наперед зная, когда они будут наноситься и в каком порядке. [233] А иногда обрушивались на немцев в то время, когда они принимали пищу.

А вот 24 июля фашистское командование вдруг изменило своим традициям, чтобы добиться преимущества над нашими войсками, захватив их врасплох. И надо сказать, что в определенной степени это ему удалось сделать. Соединения 3-го моторизованного корпуса немцев начали наступать на коростенско-житомирском участке боевых действий не после пяти утра, как обычно, а в полной темноте — в три часа ночи. Мощная артиллерийская подготовка на всю глубину обороны соединений и частей 5-й армии на ее левом крыле разорвала ночную тишину. Казалось, само небо низринуло на землю огненный смерч, который со страшным грохотом обрушился на все живое. Ни землянки, ни окопы, ни деревья не спасали людей от падавших сверху камней, комьев земли, искромсанных стволов деревьев.

Многоликая и беспощадная, людей повсюду подстерегала смерть. И хотя каждый из нас знал, что так оно примерно и бывает перед наступлением, тем не менее возникало неистребимое желание: как можно скорее вырваться из этого грохочущего ада.

Но прошло немного времени, и напряжение спало. Люди приходили в себя, начали осмысленно действовать, каждый занимал положенное ему место.

По характерному гулу и поднимавшимся к светлевшему небу клубам дыма и пыли можно было определить направление движения вражеских танков и мотопехоты. Артиллеристы пришли в себя, пожалуй, быстрее всех и открыли огонь по вероятным путям движения танковых колонн. На них тут же обрушились «юнкерсы», но их бомбовые удары были недостаточно точны, прицельного бомбометания у гитлеровских асов не получилось.

Организованного отпора с нашей стороны немецкое командование, безусловно, не ожидало, а получив его, вынуждено было снизить темп наступления{7}. А через полчаса на быстро светлеющем горизонте (гитлеровские колонны [234] надвигались с юго-востока) можно было уже различить и танки, и обгонявших их слева и справа мотоциклистов, и бронетранспортеры с пехотой.

С наблюдательного пункта корпуса колонны противника просматривались достаточно четко. Его части двигались в предбоевых порядках. При этом впереди находились уже не танки, а мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах, а уж за ними — танки. Шли они привычным клином, но как бы вывернутым наизнанку. Это новшество в боевом построении наступавших войск наверняка было вызвано тем, что большие надежды возлагались на внезапность удара и панику в наших частях. В предрассветных же сумерках расправляться с мечущимися бойцами было бы сподручнее пехоте, а не танкам.