Погруженный в мрачные размышления Егор все эти дни сам себя не узнавал и не понимал собственного поведения. Не понимал, почему так остро реагирует на сложившуюся ситуацию, и почему ему так больно от чьего-то презрения и равнодушия. Раньше он мало обращал внимание на отношение к нему со стороны любовников, старался быть с ними почтительным, платил им достойную плату в виде дорогих подарков и качественного секса, но никогда не цеплялся за них, всегда легко отпускал и вспоминал потом без особой грусти. Но с Тони у него так не получалось. Не получалось отпустить и забыть, ведь стоило только подумать, что он может больше никогда не встретиться с загадочным Мастером, и в груди тут же начинало сбоить, захлебываясь кровью, потрепанное сомнениями сердце.

Десять лет назад он уже испытывал подобное смятение, и в те тяжелые для Егора годы он хоть и с трудом, но пережил все это, заглушив душевную боль полным и безоглядным, почти круглосуточным погружением в работу. Еще тогда решил не давать себе больше спуску, очень долго держался своего решения, успешно избегая всех слишком болезненных эмоций, а тут вдруг неосмотрительно отпустил вожжи, дал послабление сердцу и сразу же попался в сплетенную лично для него паутину, как наивная безмозглая муха.

Почему он так сглупил? Чем так зацепил его странный, не умеющий сдерживать свою похоть Тони? Уж точно не красотой, потому что до сих пор Егор не имел возможности насладить ею свой взор, и уж точно не изощренной эротической игрой, потому что, будучи привлекательным мужчиной, тот к тридцати пяти годам уже успел познать десятки умелых любовников и был наслышан обо всех возможных любовных изысках.

Конечно же, он знал, чем. Крайт сказал ему, хоть Егор и не поверил тогда его словам. Тони брал клиентов за душу, потому что казался всем им предельно искренним. Любящим до самоотречения. От начала сеанса и до самого его конца. Возможно, он делал это бессознательно, но, без сомнения, был одаренным актером, способным своей игрой как вознести человека до небес, пробуждая в нем окрыляющую влюбленность, так и сбросить его в глубокую пропасть отчаяния, когда этот человек осознавал свою полную никчемность в глазах прекрасного лицедея.

Тони прилежно играл отведенную ему роль, но, даже понимая это, Егор все равно не мог разом отринуть то, что было между ними. Рьяно, бессмысленно барахтался, буквально тонул в чувствах, увязал в них, как в болоте. Вращался все быстрее в затягивающем на дно водовороте, а неутраченная пока что рассудительность бросала ему спасательный круг. Подсказывала, как выплыть, пусть и с большими потерями. Внушала, что стоит пойти ва-банк и, как когда-то давно, дать сердцу разбиться, а потом из осколков склеить его заново - ущербное и пустое, но способное еще пригодиться. Советовала Егору при следующей встрече подставиться под удар и без колебаний позволить Мастеру вслед за нежностью вырезать и все остальные, связанные с ней чувства. Поучала, как вычистить, выскоблить, продезинфицировать хорошенько цинизмом открытую глубокую рану, не оставив в ней и следа прежних эмоций, а потом зашить ее, нарастить сверху основательный твердый рубец и уже с выхолощенным, бесстрастным сердцем приступить к осуществлению справедливой мести.

Послышался пронзительный визг тормозов. Егор вздрогнул и вцепился в уплывающий из рук руль. Мимо него пронесся массивный внедорожник, который чуть не врезался в Вольво сзади. Егор по-настоящему испугался, когда заметил, насколько близко тот прошел. Уставился на дорогу и, пока добирался до цели, усиленно гнал из головы любые мысли, которые мешали вести машину, ведь они грозили опасностью не только его здравому рассудку, но и жизни. Нет, определенно стоило ехать в Клуб с водителем, об этом, помимо Крайта, говорила ему все та же мудрая рассудительность. Но Егор в последнее время был глух к любым советам. Действовал сгоряча и совершенно иррационально, по мелочи совершал промахи, а затем, когда замечал это, корил себя за несусветную дурость.

Когда Егор припарковался во дворе Клуба, оказалось, что его уже ждут. Даже не пришлось использовать пропуск для входа - охрана встретила его у самых дверей и проводила прямиком в кабинет Максима.

– Беспокоишься, что я заберу Тони, и ты потеряешь стабильный источник дохода? – с мрачной усмешкой спросил Егор, когда вошел в комнату.

– Беспокоюсь, что, не найдя его, ты начнешь истерить прямо посреди холла, – не менее мрачно парировал Максим, отложив в сторону ручку, которой он до этого что-то черкал на бумаге.
– Остальным клиентам ни к чему знать, что владелец «Соланс инкорпорейтед» тронулся умом. А то подсидят тебя на следующем же проекте. Сумасшествие, знаешь ли, очень плохо сказывается на бизнесе.

– Какой ты заботливый, - саркастично процедил Егор. – Так печешься о моем психическом здоровье и материальном благополучии. Да тебе надо памятник при жизни ставить за такую самоотверженность. И знаешь что? Кроме тебя, меня подсиживать некому.

Максим почему-то не огрызнулся. Помрачнел еще сильнее.

Егор без спроса приземлился в кресло и уставился на конкурента самым тяжелым из своих взглядов. Смотрел пристально и почти видел, как от Максима во все стороны тянутся тонкие нити паутины. Большинство из них уходило куда-то за пределы кабинета, но некоторые особо плотные оплетали, душили Егора, сидящего напротив хмурого паука. Вибрировали. Звенели от разлившегося по кабинету напряжения.

Хотелось схватить их, сжать в кулаке и рвануть со всей силы так, чтобы сбросить хитрую тварь с ее насиженного, удобного для слежки за глупыми мухами места, и тут же раздавить, растереть ее в порошок, превратить в пыль под ногами. Переполненный гневом Егор даже пальцы сжал, ощущая, как они охватывают эти призрачные нити, но это все были чувства, которые он пока еще мог контролировать, а разум настойчиво требовал у него, прежде чем предпринимать какие-то ответные шаги, сначала выяснить всю правду про Тони и его роли в этой тайной паучьей игре, узнать, насколько тот причастен к падению Егора, и если он ни в чем не виновен, вовремя укрыть его, спрятать в надежном месте от гнева, медленно, но неотвратимо разворачивающего свои мощные черные крылья.