Фотоаппарат, штатив, сменный объектив, кучи тетрадей и учебников. Перебирая одну вещь за другой, я не могла перестать думать об Италии. Казалось, что эти яркие три недели под солнцем Европы вместе с любимым делом расставят все на свои места.

Я открыла выдвижной ящик рабочего стола и начала перебирать завалявшиеся мелочи. Приподняв небольшой блокнот в глубине ящика, я нашла ее. «Потертая», - подумала я, вытаскивая фотографию.

На ней виднелись маленькие вмятины и трещинки, некоторые места были затерты моими собственными пальцами почти до дыр, по углам виднелись разводы от слез.

Я и забыла, когда в последний раз глядела на очертания его лица – верный признак того, что боль уходит. Воспоминания становятся приятными, и кошки не скребут уже так сильно. Хотя, все равно… Его улыбка. Движение его пальцев. Мелочи не забываются.

– Софи! – я услышала мамин голос из кухни.

Выходные родители любили проводить дома, вдвоем. Я узнала об этом только тогда, когда перестала ходить к нему. Как много всего было неизвестно и скрыто от меня за пеленой собственных, порой эгоистичных чувств.

– Да, сейчас! – ответила я, неловко пряча фото под тот блокнот. «С собой я его не возьму».

Я вышла из комнаты, перешагивая через разбросанные по полу тетрадки. В коридоре задул холодный ветер. Видимо, они снова открыли окно. Я не любила сквозняки.

– Нам из школы твоей звонили, - сказал папа, сидя на своем месте около окна.

На кухне пахло жареным картофелем. Мама стояла у плиты и напевала себе что-то под нос, накладывая мне порцию.

– Из вечерней? – спросила я.

– Нет, из фотошколы, - папа тяжело вздохнул.

– Вот, кушай, - мама заботливо поставила передо мной тарелку с вилкой и села рядом.

– Что они говорили? – недоуменно, даже не думая о еде, спросила я.

– Ты уверена, что хочешь этим заниматься? – неожиданно строго спросил у меня папа.

Мама перевела на меня обеспокоенный взгляд.

– Да, - недолго думая, ответила я.

– Софи, это очень непростая профессия. Не думай, что все фотографы такие, как Жак. Ему наверняка понадобилось много хитрости и изворотливости для этого, - папа неприятно поморщился, - в его мире без этого никак.

– И талант очень важен, - приставив руку к губам, добавила мама.

Я не понимала, о чем они говорят. Хитрость, изворотливость, талант. Жак никогда не произносил этих слов. Да, безусловно, талант важен, но разве это главное? Разве я любила Жака за его талант?

– Нет, - сказала я.

– Что нет? – родители удивленно смотрели на меня.

– Нет, это не так. Вы не правы, - мой голос стал сильным от уверенности в собственных словах.
– Талант тут не при чем. Он много работал. Жак жил своим делом. Где бы мы ни были, чтобы мы ни делали, он всегда в первую очередь думал о фотографии. О деле, которое действительно любит, - я говорила быстро, слегка дрожащим голосом. Мне было обидно. За него обидно.

И верно ведь… Я порой находилась с ним в одной комнате, смотрела в его глаза, говорила с ним, но он не рядом был. Всегда думал о чем-то. И все, ради чего он думал, все, ради чего он жил – это фотография. Ему хотелось идти вперед. У него были мечты и цели. На сколько голов он был выше меня? Насколько сильно я тормозила его…

– И он много работал, - продолжила я, опуская глаза, - иногда ночами не спал, обрабатывая снимок за снимком. Да, он был талантлив. Но главное то, что он тратил на это целые сутки. Да, я уверена, что хочу стать фотографом. Возможно, у меня нет хитрости и одаренности, но я буду стараться ничуть не меньше него.

В комнате повисла тишина. Родители переглянулись, и папа беззаботно пожал плечами. Никто не сказал ни слова. Я взяла вилку и лениво начала копаться в картофеле, в голове роились странные мысли.

– Франция, - сказал отец, отрываясь от стакана с водой.

– Мм?

– Звонил твой учитель, сказал, что вы полетите в Париж.

– Что? – чуть слышно спросила я.

Я почувствовала, как замерло мое сердце. Глаза округлились, и зрачки лишь слегка подрагивали.

– В здании школы, в которое вы должны были поехать, произошла какая-то техническая авария, - спокойно произнесла мама, смотря мне в глаза.
– Есть другая, сотрудничающая с вами, она как раз в Париже.

– В Париже… - повторила я, опуская глаза.
– Вот как.

Как много разговоров об этом городе прошло через мои уши. Казалось, будто я была там много раз, хотя бы потому, что это был город, где родился он. Легкий звон в ушах и гулко бьющееся сердце сменились безразличием и, глубоко вздохнув, я выдавила из себя улыбку. «Париж, так Париж», - подумала я, приступая к обеду.

***

Прошло еще пару недель.

– Нет, Вадим, пуховик брать необязательно, - монотонно отвечала я во время телефонного разговора с другом.