Далее говорится о злаках, которые шелестят во мраке, и о том, что «пора

цветенья началась» — т. е. о том, что черная пора реакции не безысходна, что во

мраке безвременья зреют новые силы жизни, идет новый этап истории:

Народ — венец земного цвета,

Краса и радость всем цветам:

Не миновать господня лета

Благоприятного — и нам.

Не только это стихотворение, но и важнейшие темы «лирического

путешествия» по Италии опровергают мысль о том, что современность «не

переделает никакая революция». Все целое «Итальянских стихов» говорит о

силах будущего, воплотившихся в «простой» человеческой личности и в

высокой культуре Ренессанса, знаменовавшей огромный поворот в истории

человечества. Следовательно, именно совокупность, целое блоковского

творчества на переломе к 10-м годам говорит об огромном расширении,

углублении и усложнении представлений Блока о современности, о мире, о

человеке.

Внутренняя необходимость нового этапа истории, новой человеческой

личности присутствует в совокупном контексте блоковского творчества.

Понимать все это вне конкретных общественных отношений в России —

невозможно: «это все — о России» и вместе с тем, ввиду взаимосвязанности

целого, неизбежно «это все» — о революции в ней. В конечном счете движение

и лирики, и драматургии, и публицистики Блока конца 900-х годов рождено

опытом первой русской революции. В этом смысле важнейшее в блоковском

третьем томе — его идейно-духовные основы (и в первую очередь те же

«Ямбы» с их поэзией социально активной личности) — восходит к осмыслению

итогов революции. Вместе с тем во всем этом контексте присутствует и нота

трагического скепсиса, — было бы бессмысленно и теоретически бесплодно ее

игнорировать Скорее следует понять ее происхождение, ее место в общей

эволюции Блока, ее реальную идейную роль в окончательной общей концепции

гениального третьего тома Особенно остро звучит трагический скепсис как раз

на переломе к 10-м годам; предшествующее изложение, в общей связи с

«Ямбами» и «Итальянскими стихами», должно прояснить то обстоятельство,

что трагический скепсис в несколько новой для Блока форме рождается при

повороте художественно найденной исторической перспективы на широкий

опыт «европейских» буржуазных отношений, при одновременном обращении

ее на самым широким образом понимаемую буржуазную личность. Вследствие

отсутствия опоры Блока на конкретные общественные силы при подобном

обращении в качестве неизбежного результата и появляется в определенных

обстоятельствах трагический скепсис. В общем кризисном развитии Блока

появляется как бы новая поворотная точка, подготовленная всей

предшествующей эволюцией поэта в годы революции и реакции. Великая

трагедийная лирика Блока предстала бы односторонней, неполной, не той,

какова она на самом деле, если бы мы попытались игнорировать этот

обращенный на буржуазную личность трагический скепсис; необходимо

осмысление подлинного места подобного скепсиса в общей складывающейся

идейной концепции третьего тома и всей трилогии лирики, концепции,

поисками которой занят Блок в начале 10-х годов. Буржуазная личность

предстает Блоку подчас в таких крайностях духовной опустошенности,

падения, из которых, по Блоку, для нее нет иного выхода, кроме неотвратимой и

бесславной гибели; проверка этой личности исторической перспективой как бы

заново ставит перед Блоком вопросы осмысления самой исторической

перспективы.

Эта сложность, трагическая противоречивость эволюции Блока в начале

10-х годов объясняет относительно кратковременный эпизод нового сближения

поэта (особенно заметного в течение первой половины 1910 г.) с крупнейшими

теоретиками символизма и даже некоторого участия в попытках возродить

литературную школу, неизбежно гибнувшую в ходе развития и обострения

общих исторических противоречий в стране. О подобных попытках

возрождения символистской школы и участии в них Блока неоднократно писал

в своих работах о поэте В. Н. Орлов: «На почве защиты символизма еще раз