как «музыкальный напор», воплощающийся в образах движущейся культуры),

непосредственно в сознание, в поведение персонажа и вместе с тем в

композиционную целостность произведения — как способ авторской

интерпретации изображаемых людей, событий и стоящей за ними

действительности, — Блок добивается одновременно индивидуальной

конкретизации лирического персонажа и высокой обобщенности всего

изображаемого. «Страшный мир» современности становится площадкой

жизненной игры больших, предельно сгущенных, интенсивно-эмоциональных

страстей, но не бытового «тихого безумия» мелочных происшествий

повседневности.

Тем самым Блок намечает пути к преодолению одной из иллюзий,

присущих не только докладу о символизме, но и такому решающе важному в

его эволюции явлению, как «Итальянские стихи». Сам изображаемый человек,

если он достаточно ярок, по-человечески значителен, масштабен как

личность — то есть стоит на уровне лирической трагедии, которой добивается

Блок, — часто истолковывался им прежде как случайно сохранившее

«естественность» явление в некоем нетронутом современностью «углу жизни».

Отсюда в годы, следующие за первой революцией, Блок делал прямой вывод о

соответствии подобного «естественного» человека поступательному ходу

истории, революции. Наиболее отчетливо проявляется подобная трактовка

персонажа в одной из граней цикла «Заклятие огнем и мраком». В качестве уже

сильно подточенного последующим развитием и действительности, и самого

Блока явления эта иллюзия присутствует в «Итальянских стихах», и особая ее

разновидность («младенец в душе») выступает в докладе о символизме.

Одновременно в стихах и прозе происходит усложнение и углубление

блоковских взглядов на современного человека. Противоречия истории

проникают и в «естественную» страсть, и в самого будто бы чудом

сохранившего свою неприкосновенную «естественность» человека.

Трагедийная концепция «Страшного мира» немыслима без такого усложнения

подхода поэта к современному человеку; особенно отчетливо толкование самих

«стихийных» страстей как возможных возбудителей и источников коллизий

«Страшного мира» видно в стихотворении «Вдвоем» («Черный ворон в сумраке

снежном…») журнальной публикации.

Хотя это стихотворение, датированное февралем 1910 г., позднее ушло в

другой раздел блоковских сборников, оно необыкновенно важно именно для

понимания основ концепции «Страшного мира». Сама «естественная»,

«стихийная» страсть рисуется здесь в изначально присущих ей и внутренне

взаимосвязанных контрастах, противоречиях; контрастное сочетание черно-

белых тонов дает одновременность и возвышенных, и «черных», гибельных

сторон любви — это единый мир лирической трагедии. Обычный для

блоковской любовной лирики сюжет бешеной скачки с возлюбленной на лихаче

дается в обычных же для поэта осмыслениях связи индивидуального любовного

чувства с катастрофическими «мировыми» событиями:

В легком сердце — страсть и беспечность.

Словно с моря мне подан знак.

Над бездонным провалом в вечность.

Задыхаясь, летит рысак.

Однако необычен конец — он и вводит всю тему в концепцию третьего тома,

высшего периода творческой зрелости Блока. В сборниках, вошедших во второй

том, концепция произведения такого рода обычно исчерпывается темой только

что процитированной второй строфы стихотворения: есть катастрофическое

«мировое целое» и есть высокая «стихийно-трагическая» любовь, эти два ряда

равнозначны, говорят об одном и том же «естественном» трагическом порядке

мира. Здесь — в третьей строфе дается новое осмысление всей темы:

Страшный мир! Он для сердца тесен!

В нем — твоих поцелуев бред,

Темный морок цыганских песен,

Торопливый полет комет.

Оказывается, «торопливый полет комет», представляющий движение «мирового

целого», потому является судорожным, «кометным», драматически

«торопливым», что он вошел в человеческую душу особенным образом. Он