противопоставлять друг другу, чем искать легких и наглядных способов их

«сплава воедино», — однако, отстраняясь от искусственных конструкций, Блок

218 Ходасевич В. Ф. Конец Ренаты. — В кн.: Некрополь. Брюссель, 1939,

с. 8, 10.

219 Там же, с. 11 – 12, 13, 17.

отнюдь не склонен отказываться от поисков реальных решений противоречий

жизни, он считает, «что противоречия жизни, культуры, цивилизации,

искусства, религии — не разрешаются ни словами, ни теориями, ни

ироническим отходом от их разрешения; что эти противоречия сами по себе

глубоко поучительны и воспитательны; что каждый несет их на своих плечах,

насколько хватает у него сил; что разрешение их — дело будущего и дело

соборное» («Искусство и газета», 1912, V, 479). У Блока-мыслителя нет ни

иронического, ни трагического нигилизма в отношении сегодняшних

трудностей жизни и перспективного их решения; в плане прямо общественном

к эпохе нового революционного подъема в стране он приходит со следующим

глубоко знаменательным выводом: «Есть Россия, которая, вырвавшись из одной

революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть более страшной»

(«Пламень», 1913, V, 486). Объективные художественные трудности

начинаются тогда, когда эта общая перспектива движения времени встречается

с конкретной современной личностью, — в художественной концепции

«страшного мира» Блок видит современную буржуазную личность в

непримиримых и ужасающих внутренних противоречиях.

С другой стороны, сама перспектива движения времени для Блока может

воплотиться только в конкретном типе личности, который должен войти в

качестве персонажа-характера в общую «вереницу душ», развертывающуюся в

трилогии лирики, и в особенности в третьей ее части. Для Блока-поэта именно

так и только так конкретно-художественно преломляются противоречия

времени и находится их жизнеутверждающее, трагедийно-перспективное

решение. Когда Блок, соотнося «Ночные часы» с первой редакцией трилогии

лирики, стремился идейно-духовно выделить в изображении, в общей картине

«первые сумерки утра» (III, 433), т. е. элементы преодоления противоречий

жизни в самой человеческой душе, — он не только композиционно

перепланировал весь состав стихов, связанных с концепцией «Страшного

мира», но и установил прямую связь этого нового поэтического материала со

своим творчеством революционных лет: в общую перспективу книги

включались «Снежная маска», «Вольные мысли», «Заклятие огнем и мраком»;

движение тем книги шло от этих циклов-разделов, через темы «страшного

мира» к разделу «Родина», с циклом «На поле Куликовом» в качестве

завершения. Эта «рама» книги не только своеобразно толковала всю ее

концепцию, но и включала персонажи, активно, действенно обнаруживавшие

иное жизненное поведение, чем у персонажей «Страшного мира». Поток стихов

1912 – 1914 гг. на темы «страшного мира» настолько усложнял эту концепцию в

дальнейшем, что подобная рама уже становилась невозможной.

В новом издании трилогии лирики «Снежная маска», «Вольные мысли» и

«Заклятие огнем и мраком» уходят во второй том, и это естественно, органично.

Однако в этом новом издании третьего тома (1916), открывающемся уже

«Страшным миром» и сохраняющем далее первоначальную наметку

композиционного смыслового расположения разделов в их движении к «первым

сумеркам утра», снова, как в «Ночных часах», появляется раздел «Опять на

родине» с переводами из Гейне. Бесспорно, это означает частичное усиление

или обострение элементов трагического скепсиса, — оно связано именно с

разработкой тем «страшного мира», о чем шла речь выше. Поэтическая

разработка внутренних противоречий личности и обусловливает более острое и

наглядное выявление трагического скепсиса.

Однако наряду с этим в новой композиции появляется, непосредственно

перед разделом «Родина», цикл «Кармен». В этом цикле по-новому, в связи с

общим движением Блока в 10-е годы, решаются темы ушедших во второй том