развиваются звенья единой цепи рода» (III, 297). Блок хочет дать в истории

одной семьи проявление более широких и общих исторических

закономерностей времени, формирование в исторической перспективе

социально активной личности современного человека. Согласно блоковскому

определению, идея поэмы состоит в следующем: «… в последнем первенце это

новое и упорное начинает, наконец, ощутительно действовать на окружающую

среду; таким образом, род, испытавший на себе возмездие истории, среды,

эпохи, начинает, в свою очередь, творить возмездие; последний первенец уже

способен огрызаться и издавать львиное рычание; он готов ухватиться своей

человечьей ручонкой за колесо, которым движется история человечества. И,

может быть, ухватится-таки за него…» (III, 298). Блок стремится дать в своей

поэме то самое формирование «нового интеллигента», которое было «задано» в

цикле «На поле Куликовом», — иначе говоря, показать процесс выработки

исторической активности человеком, принадлежащим к «культурным

социальным верхам» старого общества, осознающим крах этого общества и

вырабатывающим в своем жизненном движении способы борьбы с ним. В

наиболее общем виде причина крушения эпического замысла сформулирована

самим Блоком во фразе, следующей за цитированным только что куском из

предисловия: «Что же дальше? Не знаю, и никогда не знал…» (III, 298).

Перспективный взгляд Блока на историю имеет самую общую форму — он

опирается на идеалистическую концепцию истории и конкретных социальных

сил, способных сломать старую общественную структуру, не знает. В таких

условиях создание поэмы с конкретным сюжетом, фабулой, органически

соотносящимися с конкретно же показанной историей формирования социально

активной личности, является опять-таки, как и замысел «Розы и Креста»,

чистой утопией. Но эта утопия, вполне нереальная как целое, может быть

плодотворной как подтекст, как общее направление при создании тех

«лирических трагедий», великим мастером которых был Блок. При дальнейшем

углублении исторических противоречий, которые так чутко слышал Блок-

лирик, воспринимая их через проблему личности, поэт создает, благодаря

наличию общего замысла «Возмездия», ряд гениальных стихов, в которых

предельно трагедийно обнажается духовная драма личности, устремленной к

будущему и способной и анализировать, и отвергать прошлое. Эти гениальные

стихи в общей панораме третьего тома окончательно проясняют историческую

перспективу; сам Блок осознает и окончательно художественно выстраивает

концепцию третьего тома только при решающем историческом повороте — в

непосредственно революционную эпоху.

Среди «вереницы душ», в кругу персонажей третьего тома лирическое «я»,

выступающее в «Ямбах», представляет собой лицо весьма особенное.

Собственно говоря, это уже не персонаж, обычный для зрелой лирики Блока, но

как бы наиболее прямое, открытое выражение авторской позиции, авторского

«я». Примечателен тот факт, что подобное, наиболее острое выявление

личностного начала, наибольшее открытие, обнажение лирического лица автора

происходит на темах непосредственно политического, социального,

общественного плана:

Туда, туда, смиренней, ниже, —

Оттуда зримей мир иной…

Ты видел ли детей в Париже,

Иль нищих на мосту зимой?

На непроглядный ужас жизни

Открой скорей, открой глаза,

Пока великая гроза

Все не смела в твоей отчизне.

(«Да. Так диктует вдохновенье…», 1911 – 1914)

Среди многообразных явлений «страшного мира» наиболее открытое

лирическое волнение вызывают у поэта социальное неравенство, человеческая

обездоленность, прямые социальные контрасты жизни. Именно в этой связи

Блок охотнее, откровеннее всего говорит, как он представляет себе свое

собственное поэтическое призвание:

Пускай зовут: Забудь, поэт!

Вернись в красивые уюты!

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!