«… своею собственною деятельностью осуществлял этот абсолютный порядок

в порядке естественном, ибо только такое осуществление и образует свободную

теократию»23. Под «свободной теократией» подразумевается идеальный,

«цельный» общественный строй. Соловьев пытается, таким образом, чисто

умозрительно, абстрактно создать образ «цельного человека», в котором

сочетались бы начала материально-чувственное и духовное, общественное и

частное, личное и общее. Поскольку смутное ощущение исторического кризиса,

присущее в начале века молодым литераторам (и в особенности Блоку),

подсказывает им в неопределенной форме сходные мысли, и в то же время в

сочинениях Соловьева они наталкиваются на подобные мысли, выраженные

уже в гораздо более продуманном, четком (хотя и религиозно-извращенном)

виде, — именно эта сторона соловьевских воззрений особенно

распространяется в литературных кругах. Все это подкрепляется также стихами

Соловьева, в которых его метафизические идеи умозрительного слияния,

«синтеза» личного и общего, духовного и материально-чувственного начал

находят еще более резкое выражение: Соловьев-поэт, естественно, меньше

боится церковной цензуры. Согласно метафизике (или мистической

космогонии) Соловьева, между реальным миром и создавшим его богом

находится некая промежуточная область, которую Соловьев именует «Софией

премудростью божьей», или женственным началом мира. Именно тут, в этой

промежуточной области, особенно явно выступает «синтез» духовного и

чувственного начал, здесь же и вообще возникает, зарождается как

чувственность, так и материальный, реальный мир в целом. Эта метафизика не

могла одобряться официальной церковью, так как она далека от ее догм и

скорее близка к древним еретическим сектам. Поэтому Соловьев выражает ее

откровеннее в стихах, чем в философских трактатах. Так, в стихотворении

«Песня офитов» (1876; офиты — гностическая секта) говорится о слиянии,

«синтезе» белой лилии чистой духовности с алой розой земной чувственности:

Белую лилию с розой,

С алою розою мы сочетаем.

Тайной пророческой грезой Вечную истину мы обретаем.

Далее в стихотворении появляются образ «голубки», означающей добро, с

извечным образом зла — змеем. Однако отношения голубки со змеем рисуются

21 Соловьев Вл. С. Чтения о богочеловечестве. М., 1881, с. 209.

22 Там же, с. 208.

23 Соловьев Вл. С. Критика отвлеченных начал, с. 203.

достаточно «еретически», если ориентировать эти образы на библейскую

мифологию Ветхого завета, официально признанную христианской церковью:

Вольному сердцу не больно…

Ей ли бояться огня Прометея?

Чистой голубке привольно

В пламенных кольцах могучего змея.

В финале появляются еще два образа — грозы и покоя, которые опять-таки

даются в синтезе, в слиянии, и которые так же не связаны со всей

предшествующей целью образов, как не связаны между собой образы лилии и

розы и образы голубки и змея:

Пойте про ярые грозы.

В ярой грозе мы покой обретаем…

Белую лилию с розой,

С алою розою мы сочетаем.

Стихотворение построено на парных контрастных образах от начала до конца.

Получается нечто аналогичное фетовским «двухрядным» композициям, однако

едва ли уже тут следует говорить о воздействии Фета: скорее аналогия

возникает из романтической поэтики контрастов, являющейся, очевидно,

исходным пунктом для обоих поэтов. Вместе с тем неизбежно возникает

сопоставление, поскольку Фет создал законченную лирическую систему с

далеко идущими возможностями. Фет добивается сложных динамических

соотношений между двумя взаимосвязанными рядами — «душа» и «природа».

У Соловьева последовательно от начала до конца контрастные образы

механически скрещиваются, совпадают друг с другом («синтез»), но они не

порождают движения, динамики в стихе: новая пара образов не связана с

предыдущей, но опять скрещивается, и в результате не получается целостной

картины ни «души», ни «природы». Результатом является крайняя