двойственность читательского восприятия. В стихах Соловьева есть своего рода

лирическая сила — несомненно, читатель испытывает воздействие

экстатического волнения, владеющего автором, и в то же время его ни на

минуту не покидает какое-то странное ощущение неестественности,

неорганичности стиха: перед нами все-таки скорее философический трактат на

тему о слиянии чувственности и духовности, но не лирическая передача

конкретного душевного состояния ясно видного, конкретного человека.

Отсутствие динамики, органического внутреннего движения в стихе

Соловьева очевидным образом соотносится с содержательными особенностями

философской системы Соловьева, так же как и вообще его лирическое

творчество находится в более прямых, явных и несколько механических связях

с идеями общего плана, чем это бывает обычно у людей, пишущих и стихи и

научно-публицистическую прозу. Между тем сам Соловьев пытается и в

философских сочинениях дать своего рода динамику общественного развития и

движения личности, строит даже особые конструкции исторического плана,

используя при этом отдельные положения классических идеалистических

систем, и в особенности Гегеля. Уместно здесь сказать о том, что соловьевский

«синтез» очень далек от идей «тождества» или «отрицания отрицания» в

системах немецкого идеализма. Так, у классиков буржуазной идеологии, были

попытки рассмотрения в диалектическом единстве проблем личности и

общественного развития (в идеалистически извращенной форме, конечно).

Такой подход обнаруживал подчас острые реальные противоречия истории.

Соловьев пытается эти реальные противоречия примирить мыслительными

операциями «синтеза», глухого слияния всего во «всеединство». В плане

развития русской общественной мысли Соловьев, примыкающий в начале

своего пути к славянофилам, позднее сближается с либерально-западническими

кругами, и его ученики закономерно говорят о его философии как о попытке

слияния, «синтеза» славянофильства и западничества на мистико-религиозной

основе. Аналогичные попытки «синтеза» славянофильства и западничества

предпринимались в 50-е годы Ап. Григорьевым; нереальность, метафизичность

таких попыток у Соловьева обнаруживается в еще более резкой, кричащей

форме.

Однако идеи такого рода Соловьев пытается распространить и на историю

в более широком смысле слова Используя отдельные элементы гегелевской

конструкции мирового исторического процесса, Соловьев пытается всю

историю свести к процессам распада («дезинтеграции», как он выражается)

отдельной человеческой личности в связи с тем, что обществом овладевает

«животный эгоизм». Как философ «синтеза», Соловьев нисколько не отрицает

эгоизма, напротив, он считает его «… центром жизни, каков он и есть в самом

деле…»24, — однако эгоизм должен сочетаться с интересами «всеединого

целого», и так возникает важнейшая историческая задача: восстановление

целостности, или «интеграция» человека В центре соловьевской схемы истории

стоит христианство: двуединая природа человека обусловливает распад

личности, единство ее восстанавливает подлинное христианство. С другой

стороны, само христианство исторически

претерпевает процесс

«дезинтеграции», выражающийся в расколе церквей на восточно-православную

и западно-католическую. Цельный духовно-чувственный человек и цельное

общество возрождаются одновременно, вместе. Подобный «синтез» в

общественном плане осуществляется слиянием церквей католической и

православной и передачей руководящей роли (фактически — всей полноты

власти) в обществе духовенству новой, единой церкви («теократия»), в плане

философском — слиянием «позитивизма» и «идеализма» в единое, цельное

мировоззрение, в плане личном — в единстве духовно-чувственной любви,

восстанавливающей целостность личности в идеальном браке. Преодоление

личного эгоизма в «синтетической» индивидуальности дает осуществление

«истинного равенства, истинной свободы и братства»25. Религиозно-

24 Соловьев Вл. С. Смысл любви. — Собр. соч., изд. 2, Пб., 1912, т. 7, с. 16 –